Другим последствием письма Верлена было то, что Матильда написала, что она приедет в Брюссель со своей матерью. Отчаяние сделало ее гениальной. Матильда писала, что они оставят ребенка с ее родителями и уедут жить на другую сторону планеты, на пустынные острова Новой Каледонии, где Верлен сможет интервьюировать депортированных коммунаров для своей книги
[374]. В южной части Тихого океана нет абсента, и Верлен сможет перестать беспокоиться о депортации, поскольку он будет жить в исправительной колонии-поселении.
Спасательная экспедиция прибыла в Брюссель на рассвете 21 июля 1872 года
[375]. Верлен сдержал свое обещание встретиться в 8 часов утра. Он объяснил заинтригованной Матильде, что его отношения с Рембо были непоправимо сексуальными, или, цитируя стенограмму дела «Верлен против Верлена» в апреле 1874 года: «подробности о самой чудовищной аморальности были предъявлены истцу»
[376].
Верный своей самооценке как человека со всеми правами «мертвого листа»
[377], Верлен поддался мягкому убеждению. Он согласился встретиться с Матильдой и ее матерью в парке, за час до отправления вечернего поезда в Париж.
Верлен распрощался с Рембо. В 4 часа пополудни Матильда и ее мать увидели мрачного алкоголика, направляющегося к ним через парк в полном одиночестве. Он проследовал за ними до вокзала, сжимая в руках жареную курицу, шатаясь, вошел в поезд и рухнул на сиденье.
Поезд тронулся. С платформы в вагон впрыгнул чуть было не отставший от поезда путешественник. Тем временем соседи Верлена по купе с удивлением рассматривали неопрятного пьяного джентльмена, который с упоением рвал зубами жареную курицу, к стыду своих спутниц – двух респектабельных парижанок. Затем он впал в ступор и пребывал в оцепенении, пока поезд не приблизился к границе в Кьеврене
[378].
Пассажиры вышли из поезда, чтобы пройти через таможню.
Неожиданно Верлен исчез в толпе. Две женщины искали его в здании вокзала и в зале таможни, но его нигде не было. В последнюю минуту они поднялись в вагон и стали осматривать платформу из окна.
Проводник уже закрывал двери вагона, когда они наконец увидели его. Верлен стоял на платформе с весьма решительным видом. Мадам Моте в отчаянии крикнула, чтобы он поторопился. «Нет, я остаюсь», – бросил он в ответ и натянул шляпу на глаза.
Когда над платформой развеялся паровозный дым, к Верлену присоединился его друг, разминающий ноги после часового путешествия в туалете.
Баллада о Рембо и Верлене была впервые записана констеблем Ломбардом из 4-й разведывательной бригады парижской полиции. Замечательную комбинацию мелодрамы и заключения судебной экспертизы констебля Ломбарда по праву следует считать первой биографией Рембо. За исключением нескольких мелких ошибок, соглядатай проделал добротную работу:
«Действие разворачивается в Брюсселе.
Парнасец Робер Верлен был женат вот уже несколько месяцев. […]
Супруги вполне хорошо ладили, несмотря на сумасшедшие выходки Верлена, чей мозг был расстроенным вот уже долгое время, когда недобрая судьба забросила в Париж парня – Raimbaud, уроженца города Шарлевиля, который пришел на свой страх представить свои произведения парнасцам.
В отношении морали и таланта этот Raimbaud в возрасте между пятнадцатью и шестнадцатью годами – настоящее чудовище. Он умеет сочинять стихи, как никто другой, но его произведения совершенно непонятны и отвратительны.
Верлен влюбился в Raimbaud, разделявшего его пыл, и они отправились в Бельгию, чтобы насладиться своим счастьем и тем, что отсюда следует.
Верлен бросил жену с беспрецедентной радостью; а она, как говорят, очень симпатичная и воспитанная.
Двое влюбленных были замечены в Брюсселе, публично занимаясь своими амурными делами. Некоторое время назад мадам Верлен отправилась искать своего мужа, чтобы попытаться вернуть его. Верлен ответил, что было уже слишком поздно, что они не могут жить вместе и что в любом случае он уже себе не принадлежит. «Супружеская жизнь отвратительна для меня! – воскликнул он. – Мы любим друг друга, как тигры!» И, сказав это, он обнажил грудь на глазах у жены. Она была в синяках, и его дружок Raimbaud сделал ему татуировки ножом. Эти два существа имели привычку драться и калечить друг друга, как дикие звери, просто потому, что именно так они могут получить удовольствие после.
Расстроенная мадам Верлен вернулась в Париж»
[379].
Характеристика констебля Ломбарда поэзии Рембо как «непонятной и отвратительной» – хороший пример того, что должно было составлять общую точку зрения вплоть до XX века: поэты должны были просвещать своих читателей, а не заставлять их закатывать глаза от изумления и отвращения. Это почти в точности то, о чем Рембо предупреждал Демени в своем «ясновидческом письме»: «странные, непостижимые, отталкивающие и восхитительные вещи».
Совпадение является существенным. Голос шокированного общества был частью хора в голове Рембо. Великим его достижением будет позволить всем этим голосам сказать свое слово в «Одном лете в аду». Если бы констебль Ломбард видел эту книгу, он нашел бы ее «отталкивающей», но не полностью «непостижимой»: «Я буду делать надрезы по всему телу, покрою всего себя татуировкой, я хочу стать уродливым, как монгол; ты увидишь: улицы я оглашу своим воем».
Через три дня после фиаско в Кьеврене Матильда лежала в постели с температурой
[380]. Из Брюсселя пришло письмо. Верлен написал ей сразу же после того, как поезд отошел от станции. Рембо требовал жертвы, и Верлен незамедлительно подчинился. Ласкательные прозвища его жены использовались как жестокие оскорбления: «Ничтожная фея моркови, мышиная принцесса, жук в ожидании, когда его раздавят большим и указательным пальцем и отправят в ночной горшок, – теперь с тобой покончено. Ты, возможно, разбила сердце моего друга. Я возвращаюсь к Рембо, если он по-прежнему меня примет после того, как ты заставила меня предать его»
[381].
Матильда теперь перестала надеяться на счастливый конец и позволила отцу возобновить ходатайство об официальном разводе. Деньги из наследства Верлена – то, что от них осталось, – могли быть внезапно заморожены по решению суда. Тем временем, не подозревая, что он закрыл за собой дверь в семейную жизнь навсегда, Верлен повеселел. Несколько дней спустя он снова написал письмо, в котором сообщил, что Рембо, «одетый в бархат» (как рабочий), «производит большое впечатление» в Брюсселе и будет «очень счастлив», если Матильда приедет и присоединится к ним в ménage à trios
[382]…
[383]
