Не властен более подошвы истоптать
В пальто, которое достигло идеала,
И в сане вашего, о Эрато, вассала
Под небо вольное я уходил мечтать.
…
Мне сумрак из теней сам песни создавал,
Я ж к сердцу прижимал носок моей ботинки
И, вместо струн, щипал мечтательно резинки
[573].
Таковы были простые инструменты, которые превратили мир в движущееся зрелище. Менее чем за три месяца он прошагал более девяти сотен километров по самой изнурительной местности Южной Европы.
Обычным результатом этих марафонов – хотя вряд ли это было осознанной целью – было то, что он доводил себя до состояния крайней нужды и истощения. Каждый шаг уводил его дальше от дома, но приближал к беспомощности и зависимости. Где-то между Ливорно и Сиеной под палящим июньским солнцем и с «ногами в пыли» на дороге он рухнул от солнечного удара
[574].
На этот раз спасителем Рембо стал французский консул в Ливорно. Отчет консульства от 15 июня 1875 года сообщает, что «Raimbaud [sic], Артюр, сын Фредерика и Катрин Кюиф, уроженец города Шарлевиля», помещен в отель «Стелла» на два дня, получил три франка двадцать сантимов и был отправлен обратно во Францию на пароходе
[575].
По прибытии в Марсель Рембо снова сильно заболел и вынужден был провести несколько дней в больнице. Лежа в постели, он вынашивал другой план. Карлистская повстанческая армия создала пункты по вербовке новобранцев вдоль Средиземноморского побережья. Наемники проходили обучение во Франции, а затем тайно переправлялись в Испанию через Пиренеи. Поскольку путешествие на восток превратилось в замкнутый круг, Рембо решил продолжить дорогу на запад и добавить испанский к своей коллекции иностранных языков
[576].
Выйдя из больницы, он нашел вербовочный пункт и записался в армию как сторонник карлистского самозванца, Дона Карлоса. В обмен на это он получил небольшую сумму денег и инструкции о том, как присоединиться к своему полку.
Большая часть писем Рембо Делаэ не сохранилась, но их суть передана Верленом в едком коротком стихе, описывающем деяния запойного «филомата» его собственным местным говором:
Больше никакого курения, а не то daromphe
[577] вываляет меня в дерьме.
Как печально. Что, черт возьми, мне теперь делать? Я конченый человек.
Много думал. Карлисты? Нет, не стоит заморачиваться.
Это не весело, быть мясом для пулемета.
Это, наверное, честное выражение отношения Рембо к гражданской войне в Испании. Карлисты страдали от тяжелых поражений, и наемники, несомненно, будут вовлечены в кровавые столкновения.
Вместо того чтобы направиться к испанской границе, Рембо добрался до вокзала и на полученные деньги купил билет на поезд до Парижа.
Дезертир возвращался домой.
В один из дней лета «сумасшедший композитор» Эрнест Кабанер вернулся домой и нашел свою комнату в беспорядке, а его скромный запас абсента исчез. Признаки не вызывали сомнений: «Этот шкодливый кот Рембо опять вернулся!»
[578]
Рембо вернулся на место своего преступления, по-видимому, чтобы совершить другое. Несколько недель спустя он хвастался Делаэ «в крикливой манере, что было для него довольно удивительно, о том, что, когда он был в Париже, он всех и вся пинал под задницу». Оказавшись снова на знакомой территории, с умом филомата, лишенным свежих данных, Рембо, видимо, считал всех, включая самого себя, «отбросами»
[579]. Пил до одурения. Даже те немногие, кто еще терпимо относился к нему, – Кабанер, Форен, Мерсье и Нуво, – с «безумным путешественником» предпочитали общаться на расстоянии.
Написанный карандашом адрес на недавно обнаруженной визитной карточке предполагает, что он снял комнату в доме № 18 на бульваре Монруж, как раз под чердаком, который он делил с Фореном в 1872 году
[580]. Не там ли художник по имени Гарнье нарисовал сомнительный «Портрет поэта Артюра Raimbaut»? На портрете изображен хорошо одетый молодой человек, волосы которого (в отличие от Рембо) разделены пробором справа, и проставлены две различные даты: 1872 г. и 1873 г. Но надпись на обороте холста говорит, что картина была написана «напротив ворот кладбища Монпарнас»
[581]. Дом № 18 на бульваре Монруж обращен своим парадным входом на это кладбище.
Вполне возможно даже, что Рембо, как молодой человек на картине, был хорошо одет. Рисунок Делаэ изображает довольно шикарного Рембо, объявляющего о своем присутствии высокомерным похлопыванием по плечу. Он носит котелок, жесткий воротничок, добротный, сшитый по фигуре костюм и туфли, не предназначенные для долгих переходов. Изабель утверждает, что ее брат давал уроки в городке Мезон-Альфор к юго-востоку от Парижа
[582]. Рембо действительно виделся с матерью и сестрами тем летом, когда они приехали на консультацию со специалистом для Витали, которая чахла от туберкулезного синовита
[583]. Но информация о том, что Рембо занимал преподавательский пост, датируется тем временем (1896), когда Изабель изобретала респектабельную альтернативу для каждого нелицеприятного эпизода в жизни своего брата.
