– рост 5 футов 6 дюймов (167, 64 см) [sic]
– здоровье хорошее
– бывший преподаватель гуманитарных наук и языков
– недавно дезертировал из 47-го полка Французской армии
– в Бремене фактически без средств, французский консул отказал в какой-либо помощи
– хотел бы знать, на каких условиях он может вступить в американский флот.
Говорит и пишет на английском, немецком, французском, итальянском и испанском языках.
В течение четырех месяцев был матросом на шотландском судне, сделав переход от Явы в Квинстаун, с августа по декабрь [18]76.
Был бы очень благодарен, если его удостоят ответом.
Это странное заявление на работу звучит как произведение Эдгара По «Бес превратности». Только граждане США могли поступить на службу на американский флот, и, таким образом, это заявление в любом случае не увенчалось бы успехом. Но зачем он сознательно снижает свои шансы, называя себя дезертиром?
Самая странная деталь этого самоубийственного заявления – это ключ к тому, что можно назвать его логикой. 47-й полк Французской армии – это полк, к которому принадлежал отец Рембо с 1852 года до выхода на пенсию в 1864 году.
Как тоскующий по берегу bateau ivre (пьяный корабль), «Джон Артур Рембо» – это еще одно мимолетное воплощение фантазии о капитане Рембо: солдат, который в конце концов дезертировал и вернулся домой.
Эти нелогичные поступки кажутся странными только потому, что они происходят вне милостивого убежища поэзии. Рембо оставляет страницу, не меняя личину. Фантастическое curriculum vitae
[627] «Одного лета в аду» и хаотический личный парад «Озарений» принадлежат к той же истории: поискам пропавшего человека, который никогда не существовал.
Месяцем позже в Гамбурге бывший «преподаватель гуманитарных наук и языков» сидел в маленькой будке, продавая билеты в Cirque Loisset (цирк Луассе)
[628]. Возможно, он также работал в качестве переводчика. Те, кто утверждают, что «Парад» относится ко времени пребывания Рембо под куполом цирка, возможно, указы вают на последнюю строку как на приватную шутку переводчика – «лишь я один обладаю ключом от этого варварского парада», – но (цирк Луассе) никогда не пачкал свои опилки убогим ярмарочным парадом-алле из «Парада», где «искаженные, бледные, воспламененные или свинцовые лица. Игривая хрипота голосов. И беспощадный размах мишуры!». Цирк Луассе гастролировал по всей Европе, подобно странствующему двору, на протяжении нескольких поколений. За его акробатками в блестках ухаживали князья, а дисциплина была строже, чем в Голландской колониальной армии
[629].
Рембо оставался при цирке несколько недель, увидел Копенгаген и Стокгольм, а затем сбежал. Его имя дважды встречается в реестре иностранцев Стокгольма в июне 1877 года, в первый раз он был отрекомендован как «агент», во второй как «моряк»
[630], но это, видимо, были скорее идеи, чем занятия. В очередной раз он впал в нужду.
К счастью, французский консул в Стокгольме оказался более сговорчивым, чем его коллега в Бремене. Молодой человек, сбежавший из цирка, был посажен на корабль, направлявшийся в Гавр. В конце концов он добрался до Шарлевиля пешком
[631].
До момента аукциона Друо в 1998 году, посвященного Рембо, о последующих трех месяцах не было никаких сведений. Обнаруженные записи интервью Рембо своему первому биографу показывают, что осенью 1877 года он вернулся в Марсель. Его видел там Анри Мерсье (человек, который предположительно владел фабрикой по производству мыла). Рембо достиг последней стадии нищеты, хотя его настроение было неуместно приподнятым: «На обратном пути из Италии Мерсье встретил в Марселе А. Р. в состоянии крайнего обнищания. Утверждал, что живет воровством и делает нечто еще худшее с циничным капуцином. Проживает в монастыре. Мерсье предложил ему пять франков. Рембо сказал, что «5 франков никогда не будут лишними», взял деньги и сбежал»
[632].
Этот подозрительно богатый кусок жизни – расплывчатая роль Артюра Рембо в качестве нищего, содомита, богохульника и вора, но он не совпадает с изображением в одном из писем Делаэ Верлену – Le Capucin folâtre («Резвого Капуцина»)
[633], но подходит в качестве другой части головоломки. Опасаясь приближения зимы, Рембо нацелился на Александрию, которую Суэцкий канал превратил в процветающую международную биржу труда.
Тело снова подвело Рембо. Он заболел во время переезда. Врач диагностировал «желудочную лихорадку с воспалением и истончением стенок желудка, вызванную трением ребер о живот в результате чрезмерного хождения пешком»
[634].
Это необычное заболевание, возможно, было изобретено самим Рембо. Идея, что от чрезмерного хождения изнашивается желудок, вполне соответствует парадоксам его chansons: даже устройство внутренних органов обречено на саморазрушение. Мир тела Рембо не свидетельствовал в пользу всеблагого Творца: ребра вдаются вовнутрь, волосы вызывают головные боли, еда – голод.
Пассажира в лихорадке высадили на побережье Италии в порту Чивитавеккья и сразу отправили в больницу – в его пятую больницу за пять лет. Когда его желудок пришел в норму, он побывал в Риме, а затем к концу 1877 года вернулся в Арденны через Ниццу (возможно) и Марсель
[635], полный образов, которые никогда не увидят свет: «Но об этом я умолчу – чтобы не стали завидовать поэты и визионеры. Я в тысячу раз богаче, будем же скупы, как море»
[636].
