Введение
Проблематике белого террора уделено определенное внимание в современной отечественной исторической и юридической литературе. Часто он рассматривается в сопоставлении с красным террором, как явление характерное для обеих основных сторон Гражданской войны в России, с признанием общих черт этих явлений и общей пагубности практики насилия. Данный подход характерен для работ одного из крупнейших исследователей белого и красного террора проф. А. М. Литвина
[1]. В его работах проводится исследование законодательных основ репрессивной политики в период Гражданской войны у различных сторон этого социального конфликта, идеологической составляющей красного и белого террора. Отметим знание автором источников, особенно по Поволжскому региону, что связано с предыдущими работами автора, в т. ч. по истории ВЧК и Казанской ЧК. Вместе с тем отметим некоторую дробность изложенного материала, меньшую проработанность отдельных регионов. Тем не менее на данный момент это одно из лучших исследований по заявленной теме.
С точки зрения исследования социального происхождения насилия с обеих сторон в период революции и Гражданской войны стоит выделить работы д.и.н. В. П. Булдакова
[2]. На наш взгляд, социальный фактор был одним из ключевых в практике реализации белого и красного террора. Заслуживает особого внимания и обобщающая статья В. Б. Жиромской, в которой она дала свою оценку терминологии террора и взаимных репрессий
[3]. Отметим также вклад в историографию вопроса д.и.н. С. Н. Полторака. Помимо авторских работ, в которых он затрагивал проблематику белого и красного террора, под его руководством в 1998 г. была проведена всероссийская конференция, на которой террору был посвящен ряд докладов
[4].
Отметим и вышедшие в последнее время специализированные работы по белому террору. Среди них выделяется монография д.и.н. П. А. Голуба
[5]. В ней, как и в ряде статей указанного автора, подробно изучен и введен в оборот материал, посвященный тюремной системе антибольшевистских сил.
Также существуют исследования проблематики российского террора, включая террор в период Гражданской войны, в более широком историческом плане, в т. ч. в контексте международного терроризма
[6].
При этом в исследованиях ряда известных отечественных историков фактически отрицается наличие законодательной основы белого террора. Имеющиеся данные о массовых расстрелах они сводят к самосудной практике отдельных представителей военных властей, как правило, при освобождении территорий от большевиков. Типичны в этом отношении статьи известного исследователя белого движения д.и.н. В. Ж. Цветкова. В них подвергается сомнению наличие законодательных основ белого террора, а также внутреннего террора
[7]. Соглашаясь с автором, что значимую часть жертв белого террора составляли последствия «фронтового» террора, следует указать на имеющиеся посылы к террору (приказы, распоряжения, телеграммы) и прямую ответственность руководителей белого движения за них не только в прифронтовой зоне, но и глубоко в тылу. Атаманские расправы в Сибири вполне уживались с карательной практикой генералов С. Н. Розанова, П. П. Иванова-Ринова, В. И. Волкова, которая велась с ведома адмирала А. В. Колчака.
Можно также указать на странную концепцию белого террора в Оренбуржье д.и.н. А. В. Ганина. Согласно ему, белый террор в указанном регионе включал только действия оренбургских казаков, подчинявшихся атаману Дутову. Если же на этих территориях террор осуществляли союзные им части чехословацкого корпуса или уральские казаки, то это уже никак не белый террор в Оренбуржье. Подобный «местечковый подход» положен в основу ганинской концепции «роли белого террора в событиях Гражданской войны в Оренбуржье». Это эффективно снижает статистику белого террора в регионе, но исторически подобный подход не выдерживает никакой критики
[8].
Очевидно, что рассмотрение белых репрессий в отдельном регионе, при выборочности их признания, может привести к искаженным данным при переносе их на всю Антибольшевистскую Россию. Подобным путем пошли авторы учебника «Две России ХХ века», которые оценивают общее количество жертв белого террора в 10 тыс. человек. Как получались подобные цифры, учитывая, что только в Екатеринбургской губернии количество жертв белого террора было значительно больше? Просто авторы не рассматривали «неудобные» губернии и территории, предпочтя странные математические расчеты. Они взяли «предполагаемое» количество жертв белого террора в Крыму и в Среднем Поволжье при Комуче и распространили эти данные пропорционально численности населения на другие белые территории
[9]. Странным образом даже в изначальных цифрах белого террора в подобранных регионах пропали многие жертвы. Так, явно не учитываются казанские расстрелы после занятия города и жертвы при подавлении Иващенковского восстания, жертвы в Самаре и т. д. Между тем только в Среднем Поволжье летом-осенью 1918 г. было не менее 5 тыс. жертв. Ну, а проведенный далее автоматический перенос выборочных репрессий и их уровня на другой регион за гранью исторической науки…
