Выслав офицерский головной разъезд и боковое наблюдение, я с эскадроном вошел в село по главной дороге. На площади меня встретили заискивающий староста и толпа человек в пятьдесят крестьян. Построив эскадрон развернутым фронтом вдоль забора, я велел бить в набат. Прошло минут 10–15, и вся громадная площадь заполнилась народом. Я с несколькими ординарцами въехал верхом в этот человеческий муравейник. Все стихло. В нескольких словах я напомнил о прискорбном происшествии этих дней и потребовал немедленную сдачу всего оружия и выдачу виновных. Толпа безмолвствовала. Какой-то парень, явно полугородского типа, вышел ко мне, подталкиваемый мужиками, и, сильно волнуясь, стал мне что-то говорить, плетя сплошной вздор и уверяя, что крестьяне совсем не хотели убивать стражников, а что вышло все это якобы случайно, и, в виде смягчающего вину обстоятельства, добавил: «Да где же нам разбираться. Старый режим нас всех держал в неграмотности, и мы ведь вообще народ темный…» На этом я прервал его красноречие, сказав: «Снимай штаны» – и приказал вахмистру тут же всыпать ему для просветления 25 плетей. Приказание было мгновенно исполнено, при великом удовольствии чеченцев. После этого я своей властью сместил старосту, арестовав его, и потребовал выдать всех виновных, согласно списку. Некоторые, к сожалению, скрылись, но человек двенадцать мне все же удалось захватить, среди которых оказались и две бабы, которые не пустили к себе в дом метавшихся в панике, ища спасения от убийц, жену и ребенка полицейского.
Покончив с этим, я отпустил мужиков по домам, приказав немедленно же сносить оружие и пригрозив, что после будет произведен повальный обыск и укрывателям пощады не будет. Час спустя на площади стояли уже четыре подводы, нагруженные винтовками и ручными гранатами. Желая выполнить возложенную на меня задачу как можно более обстоятельно, я приказал корнету Алехину, как юристу, окончившему лицей, произвести на месте же дознание о происшедшем и выяснить степень виновности каждого из арестованных, а также опросить свидетелей. Часов около 12-ти дня ко мне в деревню прибыл полковник Невзоров. Узнав о принятых мною мерах и о желании по окончании дознания отправить арестованных в город для предания суду, он заявил: «Смешно на это терять время, да половина удерет от вас по дороге. Назначьте взвод с офицером и сейчас же всех расстрелять, чтобы знали все мужики, что за каждого нашего убитого они будут отвечать десятью; а баб арестованных запороть», – таков был его приказ. Я пытался возражать, что на это у меня нет никаких полномочий, но приказ был категоричен, да и мой полицейский, присмиревший после моих окриков, сразу почувствовал поддержку в полковнике Невзорове и наговаривал то на одного, то на другого мужика, из-за чего полковник Невзоров увеличил еще на нескольких список обреченных. Бабы визжали под ударами нагаек.
В стороне на площади прозвучали один за другим несколько ружейных залпов… К телам расстрелянных запрещено было подходить, и к ним выставлен был караул чеченцев. Население могло лишь молча созерцать, понимая, за что его постигла такая жестокая кара. С наступлением темноты мне приказано было сниматься и возвращаться в город»
[1342].
7 октября 1919 г. Начальник 4-го военного района Нерчинского завода (Забайкальская область) обратился к атаманам и старостам с приказом. Согласно приказу, в населенных пунктах не должно было быть ни одного постороннего без надлежащего документа. Крестьяне были обязаны следить за теми из односельчан, у кого были близкие в рядах красных. В каждом поселке следовало завести тайную агентуру и вести разведку. Тех, кто помогает красным, начальник района требовал доставлять к нему, а заведомых большевиков расстреливать на месте
[1343].
В октябре 1919 г. Нерчинск станет центром массовых расстрелов семеновскими казаками. Только из нерчинской тюрьмы на расстрел было уведено 304 человека. Впоследствии удалось обнаружить 132 трупа. Могилы располагались вдоль железной дороги от станции Нерчинск до станции Приисковая, слева и справа. Большинство трупов были изрублены, много с веревками на шее. Было обнаружено 17 китайцев, все они связаны друг с другом, 4 женщины, сильно изуродованы и привязаны на мужчин
[1344]. Из обнаруженных тел оказалось возможным опознать только 50 человек.
Впоследствии эти события стали основой песни «Гудок паровоза»:
Гудок паровоза за оградой тюремной
Прибытие поезда нам известил,
Не стоит отгадывать тайны военной —
Он всем заключенным нам гибель сулил.
Стоял на вокзале семнадцать он суток,
Весь Нерчинск за участь тюрьмы трепетал,
Буржуям и тем уж было не до шуток,
Как поркой, расстрелом он славу стяжал.
В составе его был вагон из бетона,
Обитый железною бронью крутом,
С утра и до ночи слышались стоны
И вопли борцов за свободу на нем.
К воротам тюрьмы подходил он исправно,
Арестованных он уводил.
Затем у горы их расстреливал тайно
И трупы убитых в снегу хоронил.
Нет слов описать той жестокой расправы,
Которую может лишь зверь так карать…
Довольно, Семенов, напился ты крови,
Тебе уж пора бы идти на покой,
Свобода давно уж нахмурила брови,
Со злобой тебе угрожает рукой.
Посмотри же, Семенов, поднялася туча,
А с запада Армия ленинцев стойких идет,
Эта песня сильна и могуча —
Вставай, поднимайся, рабочий народ.
Песня была основана на реальных фактах. Огромное двухэтажное здание Нерчинской тюрьмы использовалось семеновцами как концлагерь. Для расстрелов было приспособлено несколько бронепоездов, в том числе «Мститель» и «Усмиритель». Из рассказа партизана Сутурина: «На одном допросе получаю девяносто розг и шомполов… В октябре 1919 присуждают к смертной казни. Семеновский броневик «Усмиритель» в один из октябрьских дней подкатил к тюрьме. Из тюрьмы выведена в четыре часа дня партия заключенных в 75 человек. Загнали в одну теплушку между станцией Приисковой и тюрьмой, около полотна железной дороги, в кювете у приготовленной канавы застыл «Усмиритель». Из вагонов его торчали пулеметы, а над теплушкой смертников два бандита с автоматическими винтовками. Приказано раздеваться догола. Трое семеновцев прикладами в вагоне производили расправу. Кровь заливала теплушку. Я ударом ружья был сбит на пол, выплюнул выбитый зуб, почувствовал боль.
Заключенные бросились бежать. По теплушке затрещали пулеметы. В крови захлебывались раненые. Броневик дал ход обратно к тюрьме. Там приготовлена была другая партия смертников в 61 человек»
[1345].
