По-видимому, не это было главным в расследовании дела Берии. Да и трудно поверить, чтобы человек, в первую очередь ответственный перед партией и государством за жизнь Сталина, за деятельность своих подчиненных, охранявших Сталина, мог сам решиться на его убийство. Он боялся Сталина, но и был обязан ему своим высоким положением. Без Сталина Берия был бы ничто. Это он хорошо осознавал еще и потому, что видел презрительное отношение к себе других высокопоставленных советских руководителей, а возможно, и располагал достоверными данными об их сговоре против Сталина.
* * *
Последнее как раз и наводит на мысль о том, что Берия знал об истинных исполнителях акции против Сталина, в связи с чем его первым в ускоренном порядке и убрали с дороги. За ним последовал Маленков.
Непродолжительной была жизнь и Василия Сталина. 28 апреля 1953 года, после очередной попойки с иностранцами, он был арестован и осужден за разбазаривание государственных средств, превышение своих служебных прав при жизни отца. Мало того, как утверждает в своих мемуарах его сестра С. Аллилуева, «обнаружились и интриги на весьма высоком уровне
[16]. В результате он был осужден на 8 лет тюремного заключения.
Даже в тюремных условиях, продолжает Светлана, Василий не мог успокоиться и считал; что их отца убили. В тюрьме он заболел, и его поместили в госпиталь, где его стали посещать друзья-спортсмены, неизвестные грузины, и он окончательно спился. Тогда его отправили во Владимирскую тюрьму, где он пробыл до 1960 года. Освободили Василия досрочно, и якобы в этом сыграл определенную роль Н. С. Хрущев.
Несколько оправившись, Василий вновь запил с грузинами, пропадал в ресторане «Арагви» и опять «ощущал себя наследным принцем»
[17].
Его снова посадили, но уже в Лефортовскую тюрьму, чтобы он отсидел до конца данный ему срок заключения. Когда его освободили, то определили, что он может жить всюду, кроме Москвы и Грузии. Василий поселился в Казани, где в марте 1962 года умер в возрасте 41 года.
Недолго прожила в Москве и дочь Сталина Светлана. Она нашла повод выехать в Индию, а оттуда в США, бросив в Союзе сына и дочь. Ее поступок был расценен как предательство по отношению к отцу и детям. Однако Светлана нигде не говорила о причинах совершенного ею. Можно предположить, что на это у нее были весьма веские основания. В США она вышла замуж, но вскоре разошлась. Там у нее родилась дочь. Она вернулась затем в Союз, жила с дочерью в Тбилиси, но вновь была вынуждена уехать в США.
* * *
Однако остается открытым вопрос, кто же все-таки решился на такой рискованный шаг, как покушение на человека, стоявшего первым в тройке гигантов мирового значения? Этот вопрос задавали многие после смерти Сталина, но не находили ответа. Тень подозрений падала и на Хрущева, и этому способствовали существенные факты.
Главным из них был тот, что Хрущев, если внешне и вел себя лояльно по отношению к Сталину, стремился быть ближе к нему, в действительности не мог простить ему гибели своего сына Леонида, расстрелянного по приговору военного трибунала. Это могло быть кровной местью, хотя и безрассудной.
После Сталинградской битвы, примерно в начале марта 1943 года, Сталину позвонил с фронта Хрущев. В то время он был членом Военного совета Юго-Западного фронта, которым командовал Н. Ф. Ватутин. В эту горячую пору Хрущев настоятельно просил Сталина принять его в любое время. Сразу же после звонка Хрущев вылетел в Москву. Ему недолго пришлось ждать приема, который состоялся в кабинете Сталина в Кремле.
Иосиф Виссарионович предполагал, что Хрущев обязательно обратится к нему по личному вопросу. Дело в том, что незадолго до этого ему доложили, что сын Хрущева Леонид, военный летчик в звании старшего лейтенанта, в состоянии сильного опьянения застрелил майора Советской Армии. Подробности инцидента Сталина не интересовали. Он твердо был уверен, что виноват в свершившемся сын Хрущева. Это не первый случай, когда в порыве алкогольного угара он выхватывал пистолет и налетал на кого-то.
В начале 1941 года с ним уже произошло подобное, он должен был предстать перед судом, но благодаря отцу избежал не только наказания, но и суда. Хрущев со слезами на глазах просил тогда Сталина простить сына и сделать так, чтобы он не был сурово наказан. Обстоятельства дела позволяли пойти на такой шаг, учитывались при этом отношения с Хрущевым в течение долгих лет, совместная борьба с оппозиционерами, вся дальнейшая его деятельность в Москве и на Украине.
Однако на сей раз, как считал Сталин, разговор предстоял тяжелый. Он знал, что Хрущев будет просить, добиваться и умолять о снисхождении к сыну. Сталин понимал Хрущева как отца, но партийная и гражданская совесть не давали ему права пользоваться своим положением в угоду убийцам. Он знал, что решение суда будет категоричным — высшая мера наказания, т. е. расстрел. Никаким сынам, считал Сталин, не позволено пользоваться положением родителей и причинять ущерб другим советским людям. У убитого майора также есть родители, родственники, дети, которым он дорог не меньше, чем сын Хрущеву.
Несомненно, что в это время Иосиф Виссарионович подумал и о своих детях. Светлане было уже 18 лет, за ней надо смотреть в оба. Матери нет, а ему не до детей в это бурное и суровое военное время, когда на его плечах лежит вся страна, партия, народ, армия и война. Василий уже командовал истребительной дивизией, но поведение его не радовало. Вокруг него собрались подхалимы и пьяницы, которые до хорошего не доведут. Зная слабости характера сына, некоторое высокомерие и появившуюся склонность к спиртному, Иосиф Виссарионович решил поинтересоваться состоянием его дел и принять меры к исправлению положения.
Очень тяжело было думать о Якове. Сталин знал, что он в плену, попал к немцам еще в 1941 году, и полагал, что с ним могут обходиться бесчеловечно. Несомненно, это послужило причиной того, что в последнее время он все больше проникался любовью к Якову. Он мало делал для него до войны, не имея возможности окружить отцовским теплом, и теперь, по-видимому, очень сожалел об этом.
Несколько дней назад Сталину доложили, что по линии Красного Креста добиваются обмена Якова на фельдмаршала Паулюса. Он категорически отверг такую сделку, заявив: «Я фельдмаршалов на рядовых не меняю». Заявить-то заявил, а у самого в душе появилась такая тревога и боль, которая с каждым днем все разрасталась.
Сталин считал, что не имеет права поступаться своей совестью. Обменять сына — значит дать повод другим спекулировать его чувствами. Могут сказать, если не прямо, то за спиной, а почему сын Сталина лучше других, почему не осуществляется обмен многих попавших в плен известных генералов, командиров и советских граждан.
Пойти на такой шаг, вероятно, полагал Сталин, значит, получить подачку от Гитлера. А какой спекулятивной ценой она может еще обернуться против него, Сталина, против Советского Союза, оставалось при этом неизвестным. Одно было для него несомненным: отныне Якову будет еще тяжелее, и останется ли он после этого в живых, трудно предположить.
