Итак, Е. А. Лавинская «много мест» во имя «благородства» вычеркнула. Что же осталось? Вот запись, сделанная ею 14 апреля 1948 года, в годовщину смерти поэта: «Совсем недавно мне рассказала А. В. Грановская, как, вспоминая смерть Осипа Максимовича (он умер в 1945 году), Лиля Юрьевна ей сказала: “Это первое настоящее горе: когда умер Володя, когда умер Примаков – это умерли они, а со смертью Оси умерла я ”. И только наивные люди могли предполагать, что Лиля Юрьевна, потеряв Маяковского, будет страдать по-настоящему. Она не страдала и, нужно отдать ей справедливость, в то время не разыгрывала из себя “вдову”».
Запись от 20 апреля 1948 года: «Примерно с 1927 года ЛЕФ начал видоизменяться. На лефовских “вторниках” стали появляться все новые люди – Агранов с женой, Волович, еще несколько элегантных юношей непонятных профессий. Понятно было одно: выкопала их Лиля Юрьевна. Агранов и его жена стали постоянными посетителями бриковского дома». «Вообще, Лиля Юрьевна была не особенно высокого мнения о Маяковском. “Разве можно, – говорила она, – сравнивать Володю с Осей? Осин ум оценят будущие поколения. Ося, правда, ленив, он барин, но он бросает идеи».
Наконец, запись, сделанная в июне 1948 года: «Лефовские “жены” говорили: “Володя хочет жениться на Наташе Брюханенко, это ужасно для Лилечки”. И на самом деле, Лиля ходила расстроенная, злая. Ко мне в то время она заходила довольно часто, и тема для разговора была одна: Маяковский – Брюханенко. Она говорила, что он, по существу, ей не нужен, он всегда невероятно скучен, исключая время, когда читает стихи. “Но я не могу допустить, чтоб Володя ушел в какой-то другой дом, да ему самому это не нужно”» [Лавинская Е. А. Воспоминания о встречах с Маяковским // Маяковский в воспоминаниях родных и друзей. С. 340].
Да, Лиле Юрьевне было от чего поволноваться в связи с выпуском в свет такого рода воспоминаний.
Наталья Брюханенко – возлюбленная Владимира Маяковского. Они познакомилась, когда ей было 20 лет, а ему – 33. После первого свидания они не виделись год, и только в 1926 году столкнулись там же, где и в первый раз, – в библиотеке Госиздата. И с тех пор стали практически неразлучны. Друзьям Маяковский представлял ее: «Мой товарищ-девушка»…
К марту 1968 года становится известно, что В. Воронцовым и А. Колосковым готовится ряд новых серьезных публикаций, в частности в журнале «Огонек». Они появились в апреле – июле 1968 года (№ 16, 34, 26) и вызвали новый протест К. Симонова.
Дальнейших публикаций не последовало. Заинтересованного читателя отсылаю к этим материалам в «Огоньке», а также к упоминавшейся подборке «О Владимире Маяковском» в «Дружбе народов» (1989, № 3), где можно найти и детали, связанные с «протестами» К. Симонова. (Впрочем, В. В. Катанян-младший продолжил «опровержение» этих публикаций. См. его статью «Операция «Огонек» в еженедельнике «Книжное обозрение». 1989. № 43. С. 6, 8–9.)
В целом статьи 1967–1968 годов были, конечно, весьма неприятны для Брик, но, прямо скажем, «не смертельны». И в конце концов «вдова Маяковского» (а также В. Примакова, О. Брика), действительно очень «мужественная женщина», сумела пережить все эти неприятности.
В марте же 1968 года содержание предстоящих публикаций А. Колоскова Лиле Юрьевне известно не было. Но объем накопленного им материала и его направленность были ей достаточно известны. И это могло вызвать у нее тревогу, а возможно и панику.
Дело в том, что А. Колосков заканчивал подготовку новой книги о В. Маяковском. Заключительная глава этой книги называлась «Я обвиняю!». Позже (в 1971 г.) А. Колосков писал: «В этой главе, названной “Я обвиняю”, изложены многолетние мои исследования, касающиеся смерти поэта, на основании которых я пришел к выводу, что самоубийство Маяковского на самом деле было убийством и что оно было подготовлено его “ближайшими друзьями” Осипом Бриком, Лилей Брик и ее любовником Яковом Аграновым» [Колосков А. И. Я обвиняю! // Щит и меч. 1990. № 2. С. 13].
В тех или иных вариантах версия о возможной насильственной гибели Маяковского вновь обсуждалась на телевидении и страницах периодики. Сам Колосков допускал употребление слова «убийство» и в фигуральном смысле. Не будем здесь обсуждать эти вопросы и высказывать то или иное отношение как к новым версиям, так и к версии Колоскова. Важно одно: такая версия у него была, он указывал конкретные фамилии, приводил доказательства.
Это было серьезно. Получалось, что безутешная и верная «вдова Маяковского» уже после его смерти общалась и успешно сотрудничала не просто с одним из влиятельных чекистов, но и с убийцей Маяковского! (Сами Брики, как известно, в момент гибели поэта были за границей.) Тщательно десятилетиями создававшийся миф о единственной и непогрешимой музе поэта оказался под реальной угрозой. Ведь как раз приближалось 14 апреля, очередная годовщина со дня гибели поэта, и в предполагавшихся «огоньковских» публикациях могли быть и такие материалы А. Колоскова.
Пожалуй, второй раз в жизни Л. Брик реально почувствовала близкие «разрывы снарядов и свист осколков». Мудрого Осипа Максимовича рядом уже не было. А тут еще – молодой, вполне лояльный, но слишком любопытный в своей наивной простоте и восторженности почитатель – Ар. Кузьмин, пытающийся выяснить детали, которые Лиле Юрьевне отнюдь не хотелось бы вспоминать! Был бы человек из «противного лагеря» или корреспондент «со стороны» – этих-то можно еще как-то «отшить». А то ведь свой, «из нашей партии». Постоянными уклонениями от этой темы уже не отделаешься.
И нервы Лили Юрьевны, возможно, единственный раз в жизни сдали. Возраст, десятилетия мифотворчества при постоянном напряжении умственных и нервных сил, конкретные внешние обстоятельства момента (март 1968 г.) – все, видимо, сказалось на этом срыве. Был слеплен, сымпровизирован внешне подходящий вариант «связки» Примаков – Мальков, любопытство интервьюера было удовлетворено, неуклонно соблюдавшееся табу на фамилию Я. Агранова – сохранено. Эта минутная слабость, видимо, больше никогда и нигде у Лили Юрьевны не повторилась. Но слово не воробей.
Надеюсь, читателю, в отличие от Ар. Кузьмина, который «с удивлением заметил, что многие детали, связанные с письмом, прошли незаметно даже в интересной публикации В. А. Катаняна» [Кузьмин Ар. Лиля Брик: «Я не могла поступить иначе» // Слово. № 5. С. 79], удивляться этому уже не приходится.
Ведь «мемуары, как известно, пишутся, а не сочиняются». Перед нами же – «воспоминания, где авторская память начисто вытеснялась воображением, порою точно рассчитанным».
Читая мемуары Л. Ю. Брик и В. А. Катаняна о событиях конца 1935 года, понимаешь, что «в данном случае перед тобой воспоминания, к которым меньше всего подходят строки из пушкинского “Воспоминания”:
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
Нет, как раз чтобы “смыть” какие-то “печальные строки”, и писались такие воспоминания».
