Игорь и на детскую площадку специально ходил, и на каруселях сидел в надежде подсмотреть, подслушать, а все никак. Натужно выходило, выдавленно. Будто и не он писал тот первый сборник. Не его рука. Он даже ушел в запой в надежде поймать ощущение, но Лариса быстро ему музу прогнала и бутылки выбросила. С такой женой с музами не забалуешь.
Он взялся за взрослую повесть. Долго думал, просчитывал. Сейчас выйдет с повестью, а потом и роман на стол положит – вот вам, подавитесь! Но повесть хоть и вышла – на волне случайного успеха сборника, – но не «прозвучала». Точнее, прозвучала похоронным маршем. Тут же появилась одна статья в солидной газете, где Игоря называли графоманом от детства, переростком от литературы – мол, пиджачок взрослый примерил, а с чужого плеча, не по росту, да и не по возрасту.
Игорь был уверен, что к публикации руку приложил Аркадий Леонидович. После этой статьи его жизнь и закончилась. Роман, все еще незавершенный, так и не взяли даже на рассмотрение, не поставили в план издательства. Аркадий Леонидович махал своими короткими ручонками, будто разгоняя мух, и отказывался читать рукопись.
– Заберите, даже смотреть не желаю, – визжал редактор. – После этой статьи?.. Да вы всех нас под монастырь подведете!
И кто кого подвел под монастырь? Время? Сгинуло издательство, а вместе с ним и Аркадий Леонидович. Нет, не так. Сначала Аркадий Леонидович вышел на почетную пенсию – успел, собака, уйти красиво. Это уже позже все закрутилось. И вот, та-дам, та-да-да-дам: Игорь, Игорь Михайлович Петров снова в строю, на боевом коне! Признанный классик, уважаемый человек, автор гениального произведения про детей, маститый детский писатель. Читает вслух рассказы, раздает автографы и рисует зайцев, похожих на черепах, которые, в свою очередь, похожи на собачью какашку с глазами. Все? Скушали?!
После того выступления ему выдали деньги в конверте. Игорь Михайлович не стал заглядывать в конверт сразу, растягивал удовольствие.
Выступал нехотя, снисходительно, будто делая одолжение. Свысока. Погладил несколько детских вихров, галантно приложился к ручке мамаши, откушал чай с пирожными. И уже дома открыл конверт. Там лежала купюра внушительного достоинства. Для него – внушительного. Никто никогда не платил ему только за то, чтобы… непонятно за что. Игорь небрежно бросил конверт на стол, чтобы увидела Лариса, и твердо решил для себя, что в следующий раз попросит оплатить такси. Вот так вот!
Лариса увидела конверт, хмыкнула и ничего не сказала. Игорь Михайлович пребывал в эйфории, ему давно не было так хорошо, да он и не помнил, чтобы ему вообще было так хорошо. От самого себя! От сознания собственной значимости! От того, что он есть! Его благодарили, говорили что-то приятное, он небрежно расписывался в книжках…
Игорь Михайлович пошел в ванную, тщательно побрился и решил отрастить волосы. Да, классик должен выглядеть немножко заросшим, чтобы торчали кудри во все стороны – ему это придаст солидности. И надо купить брюки – например, вельветовые – и пиджак. Обязательно пиджак, твидовый. Галстук не нужен, а вот туфли новые не помешают. Мягкие, модные. Раз он теперь выступает, то должен выглядеть соответствующе.
Игорь Михайлович взял с полочки крем жены и густо намазал лицо. Потом долго крутил головой, выбирая удачный поворот, наклон.
– У тебя что, опять простатит разыгрался? – постучала в дверь Лариса. – Затрудненное мочеиспускание? Сходи к урологу!
Игорь Михайлович поморщился. Вот умеет она двумя фразами испортить настроение. Просто удивительная способность.
После первого гонорара Игорь Михайлович почувствовал в себе силу, которая, как ни удивительно, находила подтверждения – приглашения поступали одно за другим. И он уже смело объявлял гонорар, на который соглашались, не торгуясь. Игорь Михайлович справил себе новые штаны в елочку, оранжевого цвета, и новый пиджак, в рубчик и с кожаными заплатами на локтях. Он решил, что будет отрабатывать каждую копейку. И с каждым новым выступлением находил в себе новый талант – выступать, рассказывать, читать кусочки, учить детей нехитрым рифмам вроде любовь-морковь, зайчик-трамвайчик-пальчик-побегайчик. Детям за рифмы раздавали конфеты и шоколадки, мамы записывали в блокнотик, просили сфотографироваться. «А можно вы ребенка обнимете? А можно я поближе встану? А можно еще разик?»
Игорь Михайлович снисходительно кивал и уже профессиональным, отточенным, смелым жестом приобнимал мамашу за талию, склонялся к ребенку, будто говорит ему что-то, делал рожки или позировал солидно, как просила мама.
В новом пиджаке и штанах он чувствовал себя мэтром, настоящим писателем, признанным, а не просто так. Ему нравилось слышать звук собственного голоса, когда он читал отрывок. Нравилось учить, наставлять. Ему нравился букет чахлых хризантем, которые преподносили организаторы. Нравилось сидеть с микрофоном – он научился включать и выключать его так, будто делал это всю жизнь. Он, как и хотел, отрастил волосы и подумывал о шейных платках и костюме. Да, костюм нужен непременно – хотя бы ради фотографий. Ведь будут показывать друзьям, знакомым… Хвастаться будут…
Игорь Михайлович костюм не купил, но платок на шею стал повязывать. Без костюма даже было лучше, небрежнее. И он сделал то, на что раньше никогда бы не решился – покрасил волосы. Лариса так хохотала, что начала икать. А детскому писателю нравилось. Он смотрел на себя, и ему нравилось. И теперь он может выбирать – чай пить или кофе, опаздывать или нет. Продлить встречу или остановить. И где теперь все эти злопыхатели? И Лариса, хоть и хмыкает, но молчит, терпит. Считает подлецом, но ведь терпит. Сама-то уже – бабулька, тучная, живот-барабан, груди до коленок свисают, а он – очень еще ничего. Ему даже мамаши глазки строят. Вот так-то! Слава – она очень привлекательна.
Дымя на кухне в форточку, Игорь Михайлович подумывал о том, что надо бы вернуться к рукописям. Поднять старые заметки. Другое время, все изменилось. А у него теперь есть имя. Имя! Надо написать, обязательно – роман. Крупную форму. И всем показать. Вот сейчас съездит в Одинцово на выступление – пригласили специально, машину пришлют, – и сразу сядет за роман. У него после таких поездок подъем. Надо напомнить о себе. Пусть заявляют молодые, а он – напомнит. И пусть у всех челюсть отвиснет: жив, здоров, прекрасно выглядит, в отличной творческой форме!
Лариса относилась к его «гастролям» с презрением.
– Опять поедешь перхотью трясти? – удивлялась она.
– У меня нет перхоти, – обижался Игорь. Он теперь получил право обижаться. И позволял себе отвечать жене.
– Перхоти нет… Козла, если покрасить, он все равно козлом останется, – не унималась Лариса.
– Я, между прочим, не за бесплатно еду!
– Конечно. За новый носовой платок, которым ты морщины на шее будешь прикрывать.
– Я напишу роман… У меня есть имя.
– Лучше на дачу съезди, снег расчисти, писатель хренов, – ответила жена.
Игорь Михайлович вспыхнул, хлопнул рюмашку и начал рассказывать жене про второе дыхание, востребованность, нужность и про то, что он еще всем покажет.
