После гибели Андрея города Ростово-Суздальской земли, совсем в духе новгородской вольности, решили сами выбрать нового князя. «Уведавши же смерть княжю, – сообщает Лаврентьевская летопись, – ростовци, и суждальци, и переяславци, и вся дружина от мала и до велика [здесь в смысле: простые и знатные мужи] съехашася к Володимерю». (Обратим внимание, что столичный статус Владимира, приобретенный им в годы княжения Боголюбского, пока никем не оспаривается.) На вечевом собрании всей земли положено было звать на княжение внуков Юрия Долгорукого, Мстислава и Ярополка Ростиславичей, хотя фактическое старшинство по смерти Андрея перешло к Михаилу Юрьевичу. Большое влияние на вечевой приговор оказал рязанский князь Глеб Ростиславич613, которому Юрьевы внуки доводились шурьями. Его послы, приехавшие во Владимир, уговорами, обещаниями и угрозами склонили вече к избранию Ростиславичей614.
Владимиро-Суздальская земля (по А.Н. Насонову)
Все претенденты, – как Юрьевичи, так и Ростиславичи, – находились тогда в Чернигове, куда они прибежали после поражения союзной рати под Вышгородом. Когда им передали решение земского веча, Ростиславичи оказались в затруднительном положении. Они побоялись нарушить права дядей в их же присутствии и на общем княжьем совете возложили старшинство на Михаила Юрьевича, поцеловав на том крест из рук черниговского епископа. Князья договорились возвратиться в свою отчину всем вместе, а Михаил с Ярополком отправились наперед, дабы разузнать обстановку и образумить строптивое вече.
Между тем дела на севере приняли новый оборот. Ростовцы вдруг вспомнили о своем былом земском старшинстве и решили низвести Владимир на положение ростовского пригорода. Они воспользовались тем, что владимирская дружина, в количестве 1500 человек, прибыла в Переяславль, где собиралось ополчение Ростово-Суздальской земли с тем, чтобы не допустить приезда неугодных Юрьевичей. Здесь владимирцы оказались в меньшинстве и должны были подчиниться ростовцам, которые благодаря многочисленности своего городского полка верховодили над всем земским ополчением.
Когда Михаил и Ярополк пересекли границу Ростово-Суздальской волости и приехали в Москву, там их встретили ростовские послы. От имени земли Михаилу велено было оставаться в Москве, пока его не позовут; Ярополка же пригласили в стан земского ополчения. Ростиславич тайком от дяди поехал в Переяславль. Тем временем старший брат его Мстислав, видимо тоже по приглашению ростовцев, сел княжить в Ростове, вернув таким образом городу земское старшинство.
Видя, что племянники нарушили крестную клятву, Михаил направился во Владимир, где рассчитывал найти поддержку. Действительно, настроения владимирцев коренным образом поменялись. Возмущенные действиями ростовцев, они приняли Юрьевича и затворились в городе.
В скором времени под стены Владимира пришла «вся сила Ростовской земли» во главе с Мстиславом и Ярополком. В составе ростово-суздальского ополчения находились рязанские и муромские полки, присланные князем Глебом Ростиславичем в помощь шурьям, а также полуторатысячная владимирская дружина, поневоле вынужденная биться против своих же сограждан. Осада Владимира продолжалась семь недель. В Ипатьевской и Лаврентьевской летописях упорство Владимирцев оправдывается тем, что они «бьяхуться» не против Ростиславичей, «но не хотяче покоритися ростовьцем, и суждальцем, и муромьцем, зане молвяхут: пожьжем Володимерь, аль пак [или] иного посадника в нем посадим, то суть наши холопе каменьци [каменьщики]615». В этих «высокоумных» (заносчивых) словах жителей старейших городов ясно выражена преследуемая ими цель: обратить Владимир в пригород Ростова и Суздаля, который должен покорно принимать назначенного ему посадника. Поэтому владимирцы оборонялись до последней крайности, пока, наконец, голод не вынудил их сказать Михаилу: «Мирися, а любо, княже, промышляй о собе» (либо мирись, либо выкручивайся сам, как знаешь). Михаил отвечал: «Прави есте, ци [что не] хотите мене деля погынути» (вы правы, не погибать же вам из-за меня), и поехал назад в Чернигов. Владимирцы проводили его «с плачем великим», после чего вышли за городские ворота и «утвердившеся с Ростиславичема крестным целованьем, яко не створити има в городе никакого зла». В завершение всего был заключен договор о распределении столов. Ростовцы «посадиша у собе Мстислава Ростове на столе дедни и отни с радостью великою», а Владимир отошел к Ярополку616. Владимирцы были рады и тому: хотя им достался и младший князь, но все-таки не ростовский посадник.
Вскоре, однако, им пришлось испытать горькое разочарование. Случилось то, что часто бывало на киевском юге при смене князей, когда новый князь и его дружина, особенно если они были выходцами из других волостей, спешили обогатиться за счет местного населения; так поступали и сами «суздальцы», пришедшие в Киев с Юрием Долгоруким. Ярополк, сев во Владимире со своей «русской» (южнорусской) дружиной, тоже повел себя как победитель в завоеванном городе. В первый же день он забрал ключи от ризницы Успенского собора, пограбил все храмовое «золото и сребро», богослужебные книги в богатых окладах и отнял у соборной церкви «городы и дани», пожалованные ей князем Андреем. Княжие посадники и управители, разосланные по области, «сотворили» владимирцам «многу тяготу» продажами и вирами. Впрочем, владимирский летописец не склонен винить в этих беззакониях самого князя, который был еще молод и потому слушался своих бояр, а вот они-то и «участа я на многое именье», то есть подбивали его отнимать имущество. Из последующих летописных записей явствует также, что непосредственным виновником ограбления Успенского собора был рязанский князь Глеб (состоявший, вероятно, в сговоре с ростовцами): Ярополк, оказывается, отослал к нему все захваченные церковные сокровища, в том числе чудотворную икону Богородицы, и, значит, действовал по его распоряжению. Таким образом, разорение главной владимирской святыни было политической акцией, направленной на то, чтобы лишить Владимир первенствующего значения в Ростово-Суздальской земле. С городом Андрея поступали так, как сам Боголюбский совсем недавно обошелся с Киевом.
Владимирцы недолго терпели такое обращение. Настал день, когда они собрались на вече и сказали: «Мы есмы вольная [здесь: по своей воле] князя прияли к собе [и] крест целовали на всем, а си [а он, то есть князь] акы не свою волость творита [как будто не в своей волости княжит]… у нас седета [сидя] грабита не токмо волость всю, но и церкви. А промышляйте, братье!» Стараясь пока еще действовать в рамках закона, они отправили послов к ростовцам и суздальцам, «глаголюще им свою обиду». Но те «словом суще по них, а делом далече суще»; бояре обоих старших городов, по замечанию летописца, крепко держались Ростиславичей. Никакой реальной помощи владимирцы не получили. В доведенном до отчаяния городе вспыхнул мятеж. Владимирцы выгнали Ярополка и послали в Чернигов к Михаилу Юрьевичу сказать: «Ты еси старее в братье своей, поиди Володимерю. Аще что замыслят на нас ростовци и суждалци про тя, то како ны с ними Бог даст и святая Богородица [то есть будем драться за тебя с ростовцами и суздальцами]».
