Затем Русь перешла в наступление. В декабре 1109 г. воевода Мономаха Дмитр Иворович ходил на Донец, где взял тысячу половецких веж. Очевидно, это была разведка боем, ибо весной 1110 Г. на половцев выступила объединенная рать Святополка, Владимира и Давыда (вероятно, Святославича). Однако у города Воиня поход пришлось прервать по причине великой стужи и конского падежа.
Сокращение поголовья лошадей подорвало боеспособность княжеских дружин, и Святополк начал подумывать о том, чтобы отложить поход на неопределенное время. Но Мономах торопил с выступлением. На новой встрече со Святополком зимой 1111 Г., состоявшейся, как и восемь лет назад, у Долобского озера, он предложил восполнить потери в кавалерии за счет мобилизации лошадей у смердов – зависимого населения княжеских сел266. «Дружина Святополча» не одобрила этого начинания: «не веремя ныне погубити [отрывать] смерды от рольи [пашни]». Выдвинутое возражение казалось вполне резонным: набор коней в смердьих хозяйствах мог обернуться срывом весенней пахоты и, как следствие, неминуемым разорением смердов, а значит, и самого князя. Тогда слово взял Владимир Мономах. «Дивно ми, дружино, – сказал он, – оже [когда] лошадий жалуете [жалеете], ею же то орет [на которых смерд пашет]! А сего чему [почему] не промыслите [сообразите], оже то начнет орати [пахать] смерд, и, приехав, половчин ударит и [его, то есть смерда] стрелою, и лошадь его поиметь, а в село его ехав, иметь жену его, и дети его, и все его именье? То лошади жаль, а самого [смерда] не жаль ли?» На это у осторожных скептиков не нашлось что ответить: «И не могоша отвещати дружина Святополча»267.
Так, «думою и похотением» Мономаха в 1111 г. был объявлен новый, третий по счету общерусский поход в степь. Навестить половцев на Дону собралась многочисленная княжеская «братья»: Святополк с сыном Ярославом, Владимир с сыновьями Мстиславом и Ярополком, Давыд Святославич с сыном Ростиславом, два Ольговича – Всеволод и Святослав и даже Давыд Игоревич. Княжеские дружины и пешее ополчение «воев» выступили в последних числах февраля, еще по санному пути, и, совершив 20-дневный переход через «многи реки» – Супой, Сулу, Хорол, Псел, Голтву, Ворсклу, во вторник на пятой268 или шестой269 неделе Великого поста вышли к Северскому Донцу. Русские князья, очевидно, намеревались застать половцев на местах их зимних кочевий, до того как они успеют перейти с Донца на южные летовища в широких приазовских степях270.
В верховьях Северского Донца существовала тогда россыпь городков, возникших на базе поселений аланских (ясских) племен – хозяев здешних мест в VII–VIII вв. В них проживало смешанное, славяно-тюрко-аланское население (с преобладанием аланского элемента), в значительной степени подвергшееся христианизации. Половцы, по всей видимости, превратили эти городки в свои военно-административные центры, один из которых даже носил имя вождя местной орды – Шарукань.
Подойдя к Шаруканю, Владимир Мономах «повеле попом своим, пред полкы идущи, пети тропари и кондаки и канон кресту и Богородици». Очевидно, русские знали, что Шарукань был населен христианами, на которых торжественное богослужение должно было произвести, и действительно произвело, сильное впечатление. Горожане вышли с поклоном навстречу русским князьям, неся дары и угощенье – рыбу и медовуху271. Переночевав в Шарукане, русская рать наутро двинулась к другому городу – Сугрову. Здесь русских уже не ждали с распростертыми объятиями. Город был взят приступом и сожжен.
24 марта, в пятницу, у речки Дегея русское войско встретилось с передовыми частями половцев. В жестокой сече степняки были разбиты, а русские на следующий день отпраздновали воскресение Лазаря и Благовещение и тронулись дальше. В Страстной понедельник (27 марта) показалась вся половецкая орда. Половцы пришли в невиданном множестве («тьмы тьмами», по выражению летописи) и обступили русские полки на реке Сальнице272. Русским пришлось тяжко, и не случайно летописец рассказывает об ангеле, который во главе небесных сил пришел на помощь христианскому воинству. Впрочем, судя по тому, что ангел сражался впереди полков Владимира Мономаха и Давыда Святославича, именно их усилиями половцы в конце концов и были опрокинуты: «И вдаша плещи свои на побег». Князья прославили Бога, давшего им такую великую победу, и повернули домой, прихватив уже привычную степную добычу: «Полона много, и скоты, и кони, и овце».
Разгром донской орды был довершен в 1116 г., причем уже силами одного Переяславского княжества. Сын Мономаха Ярополк отправился на Северский Донец по следам своего отца, снова взял города Шарукань, Сугров да еще какой-то Балин и вернулся с большим полоном.
Половецкое господство в бассейне Верхнего Дона было сломлено навсегда. Местные аланские князьки перешли на русскую службу; дочь одного из них стала женой Ярополка Владимировича. Под тем же 1116 г. летопись сообщает, что торки и печенеги бились два дня и две ночи с половцами, после чего пришли на Русь к Мономаху. Правда, здесь они по каким-то причинам тоже не ужились, и спустя пять лет Владимир «прогна берендичи из Руси, а торци и печенези сами бежаша»273. В 1117 г. к границам Русской земли переселились жители Белой Вежи (Саркела), среди которых было много славян274.
Для самих половцев русские походы в степь обернулись полувековым периодом политического упадка. Военное могущество их было подорвано, родоплеменная знать большей частью истреблена. Владимир Мономах в «Поучении» насчитал до сотни «князей» (ханов) и «лепших» (лучших) мужей половецких, побывавших в разное время у него «в оковах», и еще около 220 «избьеных» только его дружиною275. Днепровское и донское объединения половцев распались, большинство входивших в них орд откочевали далеко от прежних мест обитания. Когда сын Мономаха Ярополк Владимирович в 1120 г. повторно «ходи на половци за Дон [Донец]», то уже «не обрете их» и без боя «воротися вспять». Правда, в 1125 г., прослышав о смерти Мономаха, какая-то половецкая орда вторглась в Переяславское княжество, «хотяще полонити торкы и с ними хотяще повоевати Русскую землю», но была рассеяна решительным ударом переяславских дружин Ярополка. А в 1129 г. другой Мономашич, Мстислав Владимирович, отбросил степняков еще дальше на восток – «загна половци за Дон и за Волгу, за Яик».
Происшедшие в степи перемены почувствовали не только на Руси, но и в соседних странах. Волны половецкой миграции разошлись во все стороны. Венгерские хроники сообщают, что в 1124 г. король Стефан II принял к себе половецкую орду хана Татара. Поселившись на отведенной им земле, половцы несколько столетий играли заметную роль в жизни Венгрии, окончательно омадьярившись только в XVIII в.276 По данным грузинской летописи, сын Шарукана, хан Атерак277, чья дочь, красавица Гурандухт, в начале 10-х гг. XII В. стала женой грузинского царя Давида IV Строителя, получил от своего тестя приглашение переселиться в Грузию и в 1118 г. увел туда свою орду, насчитывавшую будто бы до 40 000 человек. Давид обеспечил половцам свободный проход через страну осетин и предоставил им в Грузии плодородные земли для поселения. Орда Атерака сделалась ядром армии Давида, а отборный пятитысячный отряд половецких всадников составил гвардию грузинского царя. Половцы сопутствовали Давиду в его походах в Персию, Ширван, Великую Армению; в 1121 г. воевали против турок-сельджуков и вернули царю его столицу – Тбилиси. Лишь после смерти Владимира Мономаха в 1125 г. Атерак осмелился вернуться в родные степи278. Меньше повезло орде хана Аепы (неизвестно, которого из двоих), ушедшей к границам Волжской Булгарин. Повесть временных лет передает, что в 1117 г. «приидоша половци к болгаром, и выела им князь болгарьский питие с отравою; и пив Аепа и иронии князи вси помроша».
