Свершилось непредвиденное, что разом опрокинуло все устоявшиеся представления о династическом порядке, родовом старейшинстве и отчинном праве. Черниговские Ольговичи, казалось навечно отстраненные Мономашичами от наследования старшего стола, сумели овладеть последним поверх всяких договоров и обычаев, одной лишь силой оружия. Четвертьвековая монополия Мономахова рода на великое княжение была нарушена, все усилия по удержанию Киева в отчинном владении одной династической линии пошли прахом. Характерно, что дерзкая выходка черниговских князей не вызвала возмущения у киевлян, которые приняли Всеволода Ольговича «с честью великой». В отношениях с княжеской властью Киев явно готов был двинуться по новгородскому пути. Все это, вместе взятое, свидетельствовало о глубочайшем кризисе древнерусской политической системы.
Всеволоду Ольговичу было не привыкать сгонять родственников со старших столов, ведь и черниговским князем он стал точно таким же манером, лишив княжения своего дядю Ярослава (см. с. 180). Но если тогда Всеволод мог действовать на свой страх и риск, то для того, чтобы занять и удержать за собой Киев, ему была необходима поддержка его родных и двоюродных братьев – Ольговичей и Давыдовичей. Это создавало для него дополнительную проблему, так как, бросая вызов могуществу Мономашичей, Всеволод вместе с тем не хотел допустить усиления собственной родни, боясь стать игрушкой в ее руках. Опасение быть зажатым между двух огней и сделало из Всеволода классического представителя политики «разделяй и властвуй» на русской почве, за что его так часто упрекали историки. Но мог ли он поступать по-другому? Едва ли, если учесть его страстное желание «самому всю землю держати».
Всеволод начал с того, что передал освободившийся черниговский стол не одному из своих родных братьев, а двоюродному – Владимиру Давыдовичу, чем, само собой разумеется, перессорил их с ним насмерть. А чтобы крепче привязать к себе обиженных Ольговичей, он пообещал наделить их знатными волостями из числа отчинных владений Мономашичей. Но для этого, правда, надо было еще отнять эти земли у законных хозяев. Поэтому, едва воссев в Киеве, Всеволод уже «нача замышляти на Володимеричи и на Мьстиславичи, надеяся силе своей… и искаше под Андреем Переяславля, а под Ростиславом Мстиславичем Смоленьска, а под Изяславом Мстиславичем Володимеря [Волынского]».
В 1139 г. Всеволод послал войско против Изяслава Мстиславича, понуждая того уйти из Владимира-Волынского. Предприятие это не имело успеха: не дойдя до Горыни, Всеволодова рать чего-то испугалась и повернула назад («пополошившеся бежаша опять»). Сам Всеволод тем временем ополчился на Андрея Владимировича с тем, чтобы заставить его поменяться волостями с курским князем Святославом Ольговичем, которому по предварительной договоренности должен был достаться Переяславль. На дружинном совете Андрей решил стоять до последнего. «Аепьши ми [лучше мне] того смерть со своею дружиною на своей отчине и на дедине взяти, нежели Курьское княжение, – передает летописец его ответ великому князю. – Отец мой Курьске не сидел, но в Переяславли, и хочю на своей отчине смерть прияти. Оже ти, брате, не досыти всю землю Русскую держаще [если же тебе, брат, мало всей Русской земли], а хочешь и сей волости [то есть Переяславля], а убив мене тобе то волость [убив меня, возьми мою волость], а жив не иду из своей волости». Но Всеволод, по-видимому, не очень-то и хотел искать лучшей волости для своего брата. Во всяком случае, его поведение в этом походе выглядит весьма двусмысленным. Встав на Днепре, он предоставил Святославу Ольговичу одному сражаться с Андреем. Переяславцы храбро ударили на курские полки и побили их наголову. На следующий день Всеволод заключил с Андреем мир, не упустив при этом случая представить ему доказательство своих добрых намерений. Ввиду того что великий князь стоял на правом берегу Днепра, церемония примирения растянулась на два дня: первым клятву принес Андрей, а наутро целовать крест должен был Всеволод. Однако ночью по неизвестной причине загорелся Переяславль. Всеволод, еще не успевший связать себя никакими обязательствами перед Андреем, вполне мог воспользовался этим несчастьем, чтобы обратить ситуацию в свою пользу. Тем не менее он не только не сделал этого, но еще и похвалился перед Андреем своей добротой, послав на другой день сказать ему: видишь, ты был у меня в руках, а я не сделал тебе никакого зла. Читая это место летописи, трудно избавиться от впечатления, что Всеволод вовсе не горел желанием видеть Мономашича на курском княжении, а своего брата – на переяславском.
Несколько лет спустя он уже воочию подтвердил справедливость этой догадки. Когда со смертью князя Андрея в 1142 г. освободился переяславский стол, Всеволод неожиданно для всех посадил на нем Вячеслава Владимировича, который воспринял этот новый изгиб своей судьбы с присущим ему философским равнодушием, а туровские владения старшего Мономашича великий князь взял на себя, передав их своему сыну Святославу. Двуличная политика Всеволода оскорбила его братьев. У Игоря и Святослава Ольговичей стало тяжко на сердце, говорит летописец, они были возмущены тем, что их старший брат «волости бо даеть сынови своя, а братьи не надели ничем же». Всеволод понял, что слишком долго кормил родню пустыми обещаниями, и попытался задобрить озлобившихся братьев раздачей им небольших волостей в Киевской земле. Но Ольговичи восприняли это как унизительную подачку. Поклявшись выступить заодно против неправды старшего брата, они передали ему свои требования: «…мы просим у тебе Черниговьской и Новгороцкой [Новгород-Северской] волости, а Киевьской не хочем» – и пригрозили, что если он им этих волостей не даст, то они сами возьмут. Всеволод все равно не уступил, и тогда Ольговичи с Давыдовичами отправились ратью к Переяславлю, намереваясь отнять его у Вячеслава. Против ожиданий они встретили у города сильный отпор. Между тем Всеволод послал на помощь Вячеславу воеводу Лазаря Саковского с киевлянами и «черными клобуками», а из Владимира-Волынского и Смоленска вступиться за дядю пришли Изяслав и Ростислав Мстиславичи. Мятежники были разбиты и с неохотой согласились помириться с Всеволодом на предложенных им ранее условиях.
Вместе с тем Всеволод усердно раздувал тлеющую вражду между Мстиславичами410 и их дядями, старшими Мономашичами. Храброго Изяслава он привлек к себе обещанием отдать ему по своей смерти Киев, если тот не станет поддерживать Юрия и Андрея Владимировичей. И действительно, после усмирения выступления своих братьев Всеволод посадил Изяслава на киевском «предстолье», в Переяславле, отправив Вячеслава обратно в Туров. Новые волнения среди новгородцев, которые в 1139 г. прогнали от себя сына Юрия, Ростислава, были виртуозно использованы Всеволодом для того, чтобы рассорить суздальского князя с другим Мстиславичем – Святополком, который после долгих перипетий утвердился в Новгороде с благословения и при поддержке великого князя (1141).
II
Однако, как ни старался Всеволод Ольгович взять под свой контроль все русские земли, сделать это было уже невозможно, ибо одновременно с Черниговским княжеством политический подъем переживал еще целый ряд областей на окраинах Руси. Во второй половине 30-х – начале 40-х гг. XII в. фактической независимости от власти великого князя, вслед за Новгородом, добились еще три волости: Ростово-Суздальская, о которой мы подробнее скажем в другом месте (см. с. 317–328), а также Смоленская и Галицкая.
