Оставив за собой киевский стол, Юрий отправил Вячеслава княжить в Вышгород, на место своего сына, Андрея. Между тем старик Вячеслав, прежде такой непритязательный, кажется, начал привыкать к мысли о том, что путь в Киев ему не заказан. Перевод в Вышгород он воспринял как оскорбление и позднее высказал брату свою обиду: «А Бог ти помогл, а ты же Киев [взял] собе, и еще над темь Пересопницю и Дорогобужь еси у мене отъял457, а ты мя тако переобидил, а мне еси Вышегород один дал».
Подобным же образом Юрий обошелся со своим обещанием Изяславу о выдаче военной добычи, с той разницей, что в этом случае вся ответственность за нарушение договоренности лежала исключительно на нем. Когда приехавшие в Киев «мужи Изяславли» опознали свое и княжое имущество, Юрий ничего им не отдал и отослал назад с пустыми руками.
Изяслав дважды отправлял послов в Киев с «жалобой», предупреждая, что «в обиде не может быти». Ответом было высокомерное молчание. Тогда Мстиславич перешел от слов к делу. Внезапным ударом он захватил Пересопницу458, после чего скрытно двинулся в Поросье, где рассчитывал найти поддержку со стороны «черных клобуков», не раз выручавших его и прежде. Надежды Изяслава полностью оправдались. Торки, берендеи и печенеги пристали к нему «с радостию великою всими своими полкы»459. Передвижения Изяслава были столь стремительны, что когда Юрий узнал о его приближении к Киеву, то не поверил своим ушам. Не надеясь на верность киевлян, Мономашич переправился через Днепр и укрылся в Остерском Городце. Первый раунд борьбы за великокняжеский стол был им проигран вчистую.
VI
Изяслава в Киеве тоже ждал неприятный сюрприз. Подойдя к городу, он с изумлением обнаружил, что вместо одного дяди там сидит другой. Оказалось, что Вячеслав после бегства Юрия вихрем примчался из Вышгорода в Киев и уже успел занять княжеский дворец («Ярославль двор»). Об этом Изяслава известили сами киевляне, вышедшие ему навстречу за городские ворота: «Гюрги вышел ис Киева, а Вячьслав седить ти в Киеве, а мы его не хочем».
Озадаченный Изяслав вступил с Вячеславом в переговоры. «Я есмь позывал тебе Киеву седеть, а ты еси не восхотел, – напомнил он дяде. – А ныне ци сего еси дозрел, оже брат твои выехал, а ты ся седиши в Киеве? Ныне же поеди Вышегород свои». Однако старший Мономашич проявил неожиданную твердость. Его ответ гласил: «Аче ти мя убити [если хочешь меня убить], сыну, на сем месте, а убии [убей], а я не еду». Киевляне между тем кричали Изяславу: «Ты наш князь! Поеди же к Святой Софьи, сяди на столе отца своего и деда своего». Видя поддержку народа, Мстиславич въехал в Киев и, поклонившись Святой Софии, вступил на «Ярославль двор» в окружении дружины и множества киевлян. Вячеслав невозмутимо сидел на «сеньнице» (в верхних покоях княжьего терема). Из толпы раздались призывы подсечь сени и захватить Мономашича и его дружину. Но Изяслав не позволил разразиться драме. «Не дай ми того Бог, яз не убийца есмь братьи своей, – сказал он буянам. – А се [а он, то есть Вячеслав] ми есть яко отець… А яз сам полезу [пойду] к нему». В сопровождении только нескольких дружинников он поднялся к Вячеславу. Дядя и племянник облобызались и сели рядом. Изяслав взял почтительный тон и все-таки уговорил Вячеслава покинуть Киев под предлогом того, что не может поручиться за его безопасность. «Отце, кланяю ти ся, – говорил он дяде. – Не лзе ми ся с тобою рядити [договариваться]. Видиши ли народа силу, людии полк стояща? А много ти лиха замысливають, а поеди же в свои Вышгород. Оттоле же ся хочю с тобою рядити». – «Аже ныне тако есть [раз так], сыну, а то тобе Киев, а я поеду в свои Вышгород», – ответил Вячеслав и поехал из Киева. Как он потом вспоминал, киевляне проводили его «с великим соромом», то есть насмешками и улюлюканьем460.
Пожалование великим князем Юрием Владимировичем Долгоруким сына Андрея Туровом и другими городами; отъезд Андрея Юрьевича на пересопницкое княжение. Миниатюра из Радзивилловской летописи. XVI в.
Однако по прошествии двух-трех недель Изяслав вдруг позвал Вячеслава назад. Причиной тому были военные приготовления Юрия, который, сидя в Городце, скликал против племянника своих обычных союзников – Давыдовичей, Ольговичей, Владимирка Галицкого и «диких» половцев. Ввиду неизбежной войны с младшим дядей Изяслав лично прибыл в Вышгород и предложил Вячеславу взять себе Киев и в придачу к нему любую другую волость. Поведение племянника слишком явно походило на непристойный фарс, поэтому Вячеслав дал волю гневу: «Чему [почему] ми еси во оном дни [недавно] не дал, но с великим соромом ехах ис Киева? Аже рать идет из Галича, а другая от Чернигова, то ты мне Киев даешь!» Но Изяслав был ласков, как никогда, заверяя дядю в самых искренних чувствах: «Яз есмь к тобе слал, а Киев тобе дая, и то ти есмь являл [объявляя тебе]: с тобою могу быти, а с братом твоим Гюргем не управити ми есть. Но тебе люблю, акы отца, и ныне ти молвлю: ты ми еси отець, а Кыев твои, поеди во нь [в него]». После таких слов добрый Вячеслав размяк, и оба князя поцеловали крест на гробе святых Бориса и Глеба в том, чтобы «Изяславу имети отцемь Вячеслава, а Вячеславу имети сыном Изяслава». Бояре же их поклялись «межи има добра хотети и чести ею [их] стеречи, а не сваживати ею [не ссорить их]».
Решив бить врагов поодиночке, Изяслав во главе киевского ополчения и «черных клобуков» выступил против Владимирка (август 1150 г.). «Се ми [он ко мне] есть ближе, к тому пойду переже [прежде]», – так объяснил он свой замысел. Владимирко с многочисленными галицкими полками стоял в верховьях реки Ольшаницы (приток Стугны). Поначалу, увидев на другом берегу одни передовые отряды Владимирка, «черные клобуки» затеяли с ними перестрелку через реку, но, когда показалась вся огромная галицкая рать, «поганые», а следом за ними и киевляне пришли в трепет. Ими завладела одна мысль: как бы Владимирко не начал переправу. «Княже, сила его велика, а у тебе мало дружины, – наперебой кричали они Изяславу. – Да же не переидеть на ны черес реку; не погуби нас, ни сам не погыни. Но ты наш князь, коли силен будеши, а мы с тобою. А ныне не твое время, поеди прочь». Тщетно Изяслав взывал к ратной чести: «Луче, братие, измрем еде [здесь], нежели сором возмем на ся!» – его не слушали. Видя повальное бегство своего войска, Изяслав наконец и сам поворотил коня вслед за общим людским потоком. К счастью для него, Владимирко не сразу пустился в преследование, усмотрев во внезапном бегстве киевлян хитрый маневр, устроенный противником с целью заманить его в ловушку. Поэтому, когда галичане все-таки кинулись в погоню, то смогли настигнуть только «зад» Изяславова войска, который и был частью изрублен, частью взят в плен.
Но, едва вбежав в Киев, Изяслав понял, что попал из огня да в полымя. Не успел он сесть с «отцом своим» Вячеславом за обеденный стол, как в городе поднялся переполох. Оказалось, что почти в то же самое время с другой стороны Днепра к Киеву подошел Юрий со всеми черниговскими князьями, и многие жители Подола уже перевозят его ратников в лодках на киевский берег. Философски заметив дяде, что «не наше веремя ныне есть», Изяслав посоветовал Вячеславу ехать в «свой Вышгород», и сам, дождавшись ночи, тоже выехал с дружиной из Киева, держа путь на Волынь.
