Изяслав и Ростислав Мстиславичи хотели сразиться с дядей в поле, но их дружины, киевляне и «черные клобуки»469 настояли на отступлении. Вернувшись в Киев, князья расположили войска под городом вдоль всей южной линии крепостных укреплений от Аядских до Жидовских ворот; «черные клобуки» заняли более отдаленные позиции в киевских предместьях к северу и югу от города, превратив их в один большой табор. «Свои поганые» пришли со всеми своими «вежами», приведя с собой «и стады и скоты их», и в ожидании прихода вражеской рати разбойничали не хуже половцев: «и велику пакость створиша оно ратнии, – жалуется киевский летописец, – и манастыри оторгоша [разграбили], и села пожгоша, и огороды вси посекоша».
Замысел Изяслава состоял в том, чтобы вызвать Юрия на приступ («припустяче е к собе»), крепкой обороной измотать его и в тот момент, когда Юрьево войско начнет отступать, решить дело контратакой. «То ти [они ведь] не крилати суть, – говорил он дружине о своих врагах, – а перелетевше за Днепр, сядуть же [где-нибудь], и оже [когда] ся уже поворотить от нас, а тогда, како ны Бог дасть с ним».
Пока обе рати готовились к битве, Вячеслав предпринял попытку предотвратить кровопролитие. С согласия Мстиславичей он отослал брату длинное послание, в котором подробно расписал, какие несправедливости и не однажды чинили ему как племянник, так и он, Юрий, кладя бесчестье на его старейшинство, отнимая волости и сгоняя с киевского стола; в заключение же писал, что Изяслав, «добыв Киева, и поклонил ми ся, и честь на мне положил, и в Киеве мя посадил, и отцемь мя назвал, а яз его сыном», а стало быть, Юрию теперь нет надобности кланяться «моложынему» (племяннику), и он может без порухи для своей чести заключить мир с ним, с Вячеславом, который «тебе старей есмь не малом, но многом…».
Если бы Юрий действительно хотел мириться, то он бы несомненно прислушался к голосу брата, ибо аргументы Вячеслава создавали хорошую почву для начала переговоров. Но его неприязненное отношение к племяннику уже переросло в настоящую ненависть, так что одна мысль о пребывании Изяслава в Киеве, пускай и под патронажем Вячеслава, была для него непереносима. «Яз ся тобе, брате, кланяю, – ответил Юрий, – тако право есть, ако то и молвиши: ты мне еси яко отець». Но, продолжал он, «аже [если] ся хощеши со мною рядити, ать [пусть] поедеть Изяслав Володимирю, а Ростислав Смоленьску, а ве [мы] ся сама урядиве». На это Вячеслав с укором отвечал: «У тебя сынов 7, а яз их от тебе не отгоню [не гоню]. А у мене одина [всего лишь] два сына: Изяслав и Ростислав», и вновь предложил брату, «Рускы деля земля и хрестьян деля», урядиться добром, по-семейному: «Поеди же у свои Переяславль и в Куреск470 и с своимы сыны, а онамо [там еще] у тебе [есть] Ростов Великии, и Олговичи пусти домови, а сами ся урядим, а крови хрестьянскы не пролеимы».
Последнее послание брата Юрий оставил без ответа, или, вернее, ответом стало его появление на следующий день со всеми полками на Лыбеди. Половецкие «стрельцы» завязали перестрелку по всему фронту, но лишь в немногих местах отдельные отряды Юрьева войска попробовали переехать на другой берег, прощупывая вражескую оборону. В этот день опять отличился Андрей Юрьевич, который, как и недавно под Луцком, вырвался вперед своих и домчался чуть не до самых неприятельских полков, где один увязавшийся за ним половец ухватил узду его коня и воротил князя назад, при этом хорошенько выбранив отставших ратников.
К вечеру Изяслав собрал ударный кулак из отборных воинов, который загнал неприятельские отряды в Лыбедь и отбросил за реку с большими для них потерями: «И тако избиша е [их], а другыи изоимаша е, инии же с конь сбегоша, и многы избиша». Среди многих убитых в этот день с Юрьевой стороны был и половецкий «князь» Севенч Бонякович, так и не сумевший прорваться к киевским воротам.
Встретив такой отпор, Юрий «оборотя полкы своя, поиде прочь». Но это не было бегство: как раз в это время Мономашич получил весть о выступлении к нему на помощь Владимирка Галицкого и повел войско на соединение с ним. Под Белгородом Юрий смог убедиться, что отношение к нему в Русской земле сильно изменилось. На его требование открыть ворота («Вы есте людие мои, а отворите ми град») белгородцы отвечали с неприкрытой издевкой: «А Киев ти ся кое отворил [а разве Киев тебе ворота открыл]? А князь нашь Вячьслав, Изяслав и Ростислав».
Такое же настроение царило и в Киеве. Вместе с Мстиславичами в погоню за Юрием поднялся весь город. «Ать же пойдут вси, – постановило киевское вече, – како можеть и хлуд [жердь] в руци взяти». Если раньше киевляне не могли «возняти руки» на Юрия, то теперь они грозили перебить тех своих сограждан, кто откажется пойти с Изяславом.
Спустя несколько дней, в среду (летописец не называет дат, только дни недели), племянники настигли дядю у Перепетова поля, за Стугной. В преддверии решительной битвы противники осторожничали, примериваясь друг к другу. Только в пятницу, на рассвете, когда выяснилось, что Владимирко уже близко, Изяслав двинул свои полки в бой. Юрий по той же причине попытался уклониться от сражения и начал переправляться через Рут (приток Роси). Внезапно разыгравшаяся непогода пришла к нему на помощь. Набежавшие тучи покрыли поле непроницаемой мглой, так что, по свидетельству летописца, с трудом можно было разглядеть конец копья. Затем хлынули потоки дождя, и, когда к полудню небо прояснилось, враги увидели, что между ними образовалось небольшое озеро. Завязавшиеся на флангах стычки уже не могли помешать Юрию завершить переправу.
Однако Мстиславичи не дали ему далеко уйти и на следующий день все-таки навязали сражение. Под звуки бубнов и труб оба войска «исполнились» и вступили в противоборство.
Начало сражения при Руте: атака Андрея Юрьевича. Миниатюра из Радзивилловской летописи. XVI в.
Битва началась лихой атакой Андрея Юрьевича, который, встав во главе отцовского полка и половцев, «возмя [взял] копье, и еха на перед, и съехася переже всих, и изломи копье свое». Безумная отвага вновь едва не стоила ему жизни. Его конь, раненный в ноздри, стал метаться под ним; пытаясь удержаться в седле, князь потерял шлем и щит, но, как пишет летописец, Божьим заступлением и молитвою своих родителей он и на сей раз избежал гибели.
В то же время на другом крыле Изяслав повел в бой свой полк, предварительно предупредив остальных ратников: «Зрите же на мои полк, а како… пойдет мои полк, тако же и вы пойдите». Подобно Андрею, он также «въеха… один в полкы ратных и копье свое изломи», но в пылу схватки получил тяжелейшие ранения: «и ту секоша и [его] в руку и в стегно [бедро], и бодоша и [сбили его]… с коня». Он так и остался лежать посреди убитых и раненых до конца сражения, «изнемагаше велми с ран, зане ишел [изошел] бе кровию». Но согласованные действия его войска, вслед за князем дружно налегшего на врага, решили исход битвы. Под натиском киевлян первыми дрогнули половцы, сражавшиеся весьма неохотно (летописец говорит, что они выпустили всего по одной стреле из колчанов), за ними побежали Ольговичи, а потом и сам Юрий с детьми. Спасаться пришлось по топкому полю и переправляясь вплавь через заболоченную речку Малый Рут, поэтому потери Юрьева войска были велики: «Много дружины потопе… а иных избита, а иных поимаша». В числе павших был черниговский князь Владимир Давыдович и многие половецкие ханы.
