Примеру Ростислава последовали остальные князья днепровского левобережья. Весь остаток пути до Киева Юрий лишь принимал изъявления покорности. Возле Стародуба к нему на поклон приехали Святослав Ольгович и провинившийся Святослав Всеволодович. Последний ударил челом Мономашичу со словами: «Избезумился есмь» (то есть: совсем я обезумел). По просьбе Ольговича Юрий простил его, и все трое поехали к Чернигову.
Некоторая заминка возникла только в самом конце похода, когда Юрий находился в двух шагах от вожделенного киевского стола. Изяслав Давыдович ни за что не хотел уходить из Киева, уж очень полюбился ему этот город, по замечанию киевского летописца. («И кто убо не возлюбит Киевскаго княжениа, – восклицает в его оправдание составитель Никоновской летописи, – понеже вся честь, и слава, и величество, и глава всем землям Русским Киев, и от всех далних многих царств стицахуся всякие человеци и купци, и всяких благих от всех стран бываше в нем?») Вначале Изяслава по-родственному уламывал Святослав Ольгович, говоря, что отдаст обратно Чернигов, лишь бы двоюродный брат не доводил дело до войны: «А яз ти Чернигова соступлю [уступлю] хрестьяных деля душь, да быша [чтобы] не погинули». Но два его послания, отправленные в Киев, остались без ответа. Изяслав Давыдович опомнился только после того, как сам Юрий грозно прикрикнул на него: «Мне отцина Киев, а не тобе!» Отмалчиваться и дальше было нельзя, и Изяслав Давыдович направил к Мономашичу послов с неуклюжими оправданиями: «Ци сам есмь ехал Киеве [разве сам я приехал в Киев?]? Посадили мя кияне. А не створи ми пакости, а се твои Киев». Юрий простил нашкодившего союзника и позволил ему вернуться в Чернигов.
Третье и последнее вступление Юрия в Киев состоялось 20 марта 1155 г., в Вербное воскресенье. Его старые распри с киевлянами, казалось, были забыты. «И выиде противу ему множьство народа, – свидетельствует киевский летописец, – и седе на столе отець своих и дед, и прия [его] с радостью вся земля Русская».
II
В страстном стремлении Юрия к обладанию великокняжеским венцом, несомненно, было нечто иррациональное. Иначе трудно объяснить, почему этот сын Мономаха, воспитанный на далеком ростово-суздальском севере, половину своей взрослой жизни потратил на то, чтобы правдами и неправдами переселиться в город, увидеть который воочию ему было суждено только за семь лет до смерти. Наверное, прав один из его биографов, говоря, что Киев с его роскошными княжескими дворцами и великолепными церквами представлялся Юрию «Небесным Иерусалимом482, настоящим воплощением земного рая, в котором реки текут млеком и медом и в котором нет места никаким невзгодам и напастям»483. В этом отношении характерно, что одну из своих княжеских резиденций, возведенную на «оной» (той, левой) стороне Днепра, Юрий так и назвал – Рай. Грезы юности имеют обыкновение сбываться в старости, и в этом их коварство, предупреждал Гёте. Судьба позволила Юрию умереть в киевском «раю», однако его жизнь в Небесном Граде на берегах Днепра была недолгой и далеко не райской.
А между тем уже давно великие князья не садились на киевский стол в такой благоприятной обстановке. Серьезных династических соперников у Юрия не было; вся Русская земля (в узком географическом смысле) принадлежала его семье, поскольку всех пришедших с ним в Киев сыновей Юрий рассадил вокруг себя: Андрея – в Вышгороде, Бориса – в Турове, Глеба – в Переяславле, Василька – в Поросье; Новгород держал еще один его сын, Мстислав; старший племянник, Ростислав Смоленский, другой племянник, «мачешич» Владимир Мстиславич, а также все князья, не принадлежавшие к роду Мономаха, – Изяслав Давыдович, оба Святослава и Ярослав Галицкий, – хотя и требовали неусыпного присмотра, но все-таки называли Юрия «господином и отцом». В явных его противниках числились всего два князя – сыновья покойного Изяслава, Ярослав и Мстислав, укрывавшиеся на Волыни, в Луцке, чьих сил хватало лишь на локальный конфликт. Тем не менее Юрий быстро растерял почти все свои преимущества и закончил правление фактически в полной политической изоляции.
Первым и единственным его крупным успехом стало усмирение половцев, которые в последние годы осмелели до того, что возобновили самостоятельные набеги на южнорусские земли. Весной 1154 г., вскоре после вокняжения Юрия, многочисленная половецкая орда вторглась в Поросье. Но сидевший здесь князь Василько Юрьевич не растерялся и сумел дать степнякам достойный отпор. Встав во главе сильной рати из берендеев, он настиг половцев в степи, когда они, уже ничего не опасаясь, возвращались в свои становища. По сообщению Никоновской летописи, Василько «приидоша» на половцев «на ранней заре, спящим им, и нападше на них на сонных, многих избиша, а иных руками яша». Берендеи не только вернули свое добро, но и сами нахватали половецкого полона.
Спустя некоторое время половецкие ханы, явившись к Юрию, попросили отпустить их сородичей. Но этому решительно воспротивились берендеи, считавшие живую добычу законной наградой за свою верную службу великому князю. «Мы умираем за Рускую землю с твоим сыном и головы своя сокладаем за твою честь», – приводит киевский летописец их слова. Юрий не мог позволить себе ссориться со своими новыми подданными, однако он не хотел обижать и половцев, своих бывших союзников. Поэтому вместо пленников великий князь дал половцам богатые дары, надеясь, что они удовлетворятся этим. Но те, приняв подарки, на обратном пути пограбили окрестности Переяславля и «много пакости створиша», по выражению летописца.
Конец этой истории наступил на исходе лета того же года, когда половцы вновь появились у русской границы, объявив великому князю, что пришли за миром. Юрий поехал навстречу им в Канев, как обыкновенно ходили на добрую войну, в сопровождении дружин почти всех подручных князей484. Его предосторожность оказалась не напрасной, так как половецкие послы, по свидетельству летописца, приехали собственно для того, чтобы разведать силу княжеского войска («яко на розглядания»). Будь Юрий в меньшей силе, неизвестно, чем обернулось бы дело. Но, увидев многочисленную русскую рать, половцы сами пришли в трепет. Пообещав Юрию прийти наутро в его стан всей ордой для заключения мира, степняки в ту же ночь скрытно ушли назад в степь и больше не тревожили киевско-переяславские земли до самой смерти Юрия.
Навести такой же страх на своих внутренних врагов великий князь не смог. Для усмирения Ярослава и Мстислава Изяславичей Юрий направил на Волынь большое войско под началом своих воевод, к которому присоединились волынский князь Владимир Мстиславич, недовольный вызывающим поведением своих племянников в его владениях, и сын Владимирка Галицкого, Ярослав. Вместе они осадили Луцк. Но Изяславичи не дали превратить себя в изгоев. Пока Ярослав руководил обороной города, Мстислав отправился «в Ляхы». Что именно он делал в Польше, русские летописи не сообщают, но от польского хрониста Яна Длугоша известны следующие подробности: «Киевский князь Георгий [Юрий]… собрав и выстроив войска… посылает их против князя Мстислава… Оставив крепость Луцк заботам и защите родного брата Ярослава, он [Мстислав] бежит к польским князьям… Польские же князья, а именно [братья] Болеслав Краковский [Болеслав IV, шурин Мстислава], Мечислав Познанский, Генрих Сандомирский, благосклонно приняв изгнанника Мстислава и снабдив его у себя всем необходимым, собрали силы из своих владений и врагами выступили на Русь, намереваясь восстановить князя Мстислава не только на переяславском, но и на киевском столе. Киевский князь Георгий, опасаясь силы польских князей, через посредничество перемышльского [ошибка Длугоша; на самом деле: смоленского] князя Ростислава заключает мир с князем Мстиславом и его родными братьями… и возвращает им… все, что им принадлежало, клятвенно обязуясь никогда не домогаться их владений. После того как между ними было заключено такое соглашение, князь Мстислав с великой славой возвратился на Русь, причем многие польские воины сопровождали его вплоть до Владимира [на Волыни], а многие и остались у него». Правда, Татищев рисует совсем другую картину польского нашествия. По его словам, поляки потребовали от Мстислава большой суммы денег и, «взяв от него мзду, войско с ним отправили. Но оные, пришед, более его области вреда, а никакой пользы ему учиня, возвратились». Киевский же летописец, ничего не говоря о польской помощи Изяславичам, подтверждает, однако, что осада Луцка была неудачной, и союзные князья, «не въспевше [не успев] ничто же, воротишася опять [назад]». Подтверждает он и посредничество Ростислава Смоленского, главы Мстиславова рода, к чьим услугам Юрий прибег для заключения мира со своими двоюродными внуками485. По условиям ряда, Юрий сохранил за Изяславичами Луцк, а те обязались не искать Киева и Переяславля. Новгородский летописец с явным удовлетворением завершил статью под 1155 г. словами: «И прия Гюрги сыновьць [то есть Ярослава и Мстислава Изяславичей] в мир с любовью, и волости им раздая достоиныя; и бысть тишина в Русьстеи земли».
