Но «тишина» эта была нарушена уже в следующем году. Мстислав Изяславич отнюдь не считал Луцк, который ему к тому же приходилось делить с братом, «достойной» волостью. По примеру своего отца он думал, что голова его дяди, Владимира Мстиславича, нейдет к владимиро-волынскому столу, ибо «мачешич», по всей видимости, был моложе его годами486. Летом 1156 г. Мстислав внезапным набегом захватил Владимир-Волынский. «Мачешич» в панике скрылся из города, оставив в руках племянника свою жену, мать и всю казну. Не получив помощи в Венгрии, где он в конце концов оказался, Владимир Мстиславич обратился к Юрию с просьбой унять Изяславича. Великий князь почел своим долгом вмешаться, но не ради изгнанного Владимира Мстиславича, а ради другого своего племянника, Владимира Андреевича, которому он уже много лет обещал волынский стол487. Сложившаяся ситуация, казалось, предоставляла Юрию удобный случай сдержать слово.
В конце 1156 г. великий князь вместе с сыновьями, Владимиром Андреевичем и Ярославом Галицким взял Владимир-Волынский в осаду. Первые приступы не принесли успеха, и Владимир Андреевич вскоре отпросился у Юрия воевать другие волынские города. Но жители первого же города – Червена – закрыли пред ним ворота. Думая подействовать на них лаской, Владимир подъехал под городские стены и обратился к горожанам с речью: «Яз есмь не ратью пришел к вам, зане есте людие милии [милые, любезные] отцю моему. А яз вам свои княжич, а отворитеся». В ответ со стены пропела стрела, ранившая Владимира в шею, впрочем неопасно. Разгневанный князь загорелся мщением и подверг опустошению окрестности Червена.
Не лучше шли дела и под стенами Владимира-Волынского. Осажденные ожесточенно сопротивлялись, тревожа войска союзных князей частыми вылазками, «и многы крови проливахутся межи ими», по свидетельству киевского летописца. Татищев передает, что однажды ночью Мстислав Изяславич напал на галицкий обоз и нанес Ярославу сильное поражение: «И так оной [то есть обозное прикрытие] разбил, что если бы от Юрия помощь не поспела, то б всех побил. Но Мстислав, видя помочь Юрьеву, с честию во град возвратился. А Ярослав, потеряв близ половины людей, забыв свою похвальбу, прижался обозом к Юрию». Это известие, по-видимому, соответствует действительности, ибо после десяти дней бесславной осады великий князь и Ярослав Галицкий начали поспешное отступление, сильно смахивавшее на безоглядное бегство. Мстислав Изяславич шел за Юрием по пятам до самых границ Киевской земли, «воюя и жга села, и много зла створи». Великий князь остановился только в Дорогобуже, где и оставил Владимира Андреевича со словами: «Ныне же, сыну, аче ти есмь Володимиря не добыл, а се ти волость». Вдобавок к Дорогобужу Юрий отдал племяннику Пересопницу и «все Погориньския городы», то есть волости, расположенные на реке Горынь.
Провал волынского похода сильно уронил авторитет Юрия. Подручные князья один за другим стали выходить из повиновения великому князю. Наиболее чувствительный удар по его интересам нанес Ростислав Смоленский, недовольный тем, что дядя пытался отобрать Волынь у Мстиславичей. Еще раньше, зимой 1155/56 г., он заключил договор с рязанскими князьями, находившимися во вражде с Юрием488. По известию Киевской летописи, Ростислав Мстиславич «целова хрест с братьею своею с рязаньскими князи на всей любви; они же вси зряху на Ростислава, имеяхути и [его] отцемь собе». Теперь же, после неудачи Юрия на Волыни, сторонники смоленского князя в Новгороде спровоцировали крупные беспорядки, направленные против Юрьева сына, Мстислава. Последнему не удалось удержаться в городе, даже несмотря на то, что он, по настоянию отца, скрепил свою связь с новгородским боярством женитьбой на дочери видного представителя местной знати Петра Михалковича489. Как сообщает Новгородская летопись, «бысть котора [распря, вражда] зла в людех, и въсташа на князя Мьстислава на Гюргевиця, и начяша изгонити из Новагорода…». Город разделился пополам: западная, Софийская сторона бунтовала против Мстислава, а жители противоположной, Торговой стороны («торговый пол») встали за князя (чем было обусловлено такое разделение, летописец не поясняет). Противники сгрудились по обоим концам моста через Волхов и едва не начали кровопролитную драку: «малы же и крови не прольяша межи собою». Противостояние разрешилось приездом в Новгород сыновей Ростислава Мстиславича, Святослава и Давыда, и бегством Мстислава Юрьевича в Ростово-Суздальскую землю (весна 1157 г.). А с прибытием в город самого смоленского князя новгородская смута полностью улеглась: «И сънидошася братья, и не бысть зла ничто же». Вече выкрикнуло новгородским князем Святослава Ростиславича.
В Чернигове своего часа ждал Изяслав Давыдович, отнюдь не простивший Юрию свое изгнание из Киева. Он начал замышлять против Мономашича буквально сразу же после того, как уступил ему киевский стол, из-за чего Юрию уже во второй половине 1155 г. пришлось приводить его к крестному целованию под угрозой применения силы. Но присяга образумила Изяслава Давыдовича лишь в том смысле, что он стал действовать против великого князя с большей осторожностью. В начале 1157 г. ему удалось сколотить широкую коалицию из всех недовольных Юрием князей: Ростислава Смоленского, его сыновей и обоих Изяславичей. Из крупных игроков один Святослав Ольгович остался в стороне от заговора, заявив Изяславу: «Хресть есмь целовал к нему [к Юрию], а не могу без вины на нь въстати». Однако чем-либо помочь великому князю он тоже не удосужился.
Выступление мятежников ускорила одна неприглядная история, в которую оказался замешан великий князь. Находясь вместе с Юрием под стенами Владимира-Волынского, Ярослав Галицкий упросил своего союзника выдать ему опасного соперника – Ивана Ростиславича Берладника, который, как мы помним, с 1149 или 1150 г. состоял на службе у Мономашича (см. с. 240). Дорожа дружбой с галицким князем, Юрий поторопился исполнить его просьбу, несмотря на то что в Галиче Берладника, очевидно, ожидала смерть. В конце зимы 1157 г. закованного Ивана Ростиславича доставили из Суздаля в Киев, где уже находился галицкий воевода Константин Серославич, приехавший за пленником с «многой дружиной». Позорная сделка не состоялась только благодаря открытому протесту церкви. Митрополит Константин и игумены киевских монастырей заступились за несчастного Берладника, обратившись к великому князю с гневным обличением: «Грех ти есть. Целовавши к нему хрест, держиши в толице нужи [в такой нужде], а и еще хощеши выдати на убиство».
Побоявшись ссориться с духовенством, Юрий отправил пленника назад в Суздаль. Но на обратном пути конвой был внезапно атакован черниговской дружиной. «Мужи» Изяслава Давыдовича отбили Берладника и доставили его в Чернигов, где пленник был немедленно освобожден. Летопись молчит о мотивах, которыми руководствовался черниговский князь. Должно быть, он рассчитывал этим благородным поступком завоевать симпатии киевлян, а заодно и вбить клин между великим князем и Ярославом Галицким.
Так или иначе, но жребий был брошен. Во второй половине мая 1157 г. противники Юрия обнажили мечи. «И сложи Изяслав путь с Ростиславом и со Мьстиславом на Гюргя, – пишет киевский летописец, – и пусти Ростислав Романа, сына своего, с полком своим, а Мьстислав поиде из Володимиря». Но в тот самый день, когда черниговский князь велел трубить поход, в Чернигов прибыло киевское посольство с вестью: «Поеди, княже, Киеву. Гюрги ти умерл». Изяслав, по словам летописца, «прослезивъся, и руце воздев к Богу, и рече: «Благословен еси, Господи, оже мя еси росудил с ним смертью, а не кровопролитием».
