– Спасибо, Дуайт, – поблагодарил генерал. – Когда вас наконец-то выгонят за ваши сексуальные скандалы, я вас возьму в нашу сержантскую столовую.
Я спросил:
– А почему не в офицерскую?
Дуайт ответил моментально:
– А потому что генерала вот-вот разжалуют в сержанты. Видите, готовится!.. Так выпьем за то прекрасное время, когда мы были сержантами!
– Прекрасное было время, – подтвердил Сигурдсон с ностальгическим вздохом.
Мы подняли и сдвинули фужеры. Генерал выпил сразу, Дуайт, выказывая воспитание, только пригубил, сделал вид, что смакует, прислушивается к ощущениям, эстет хренов, затем с чувством отпил половину содержимого и опустил фужер на стол.
Я сказал доверительно:
– Генерал, поймите нас правильно. На самом деле в России любят Штаты!.. По нашим представлениям, это великолепная страна ученых, хай-тека, Голливуда и даже вашей великой Американской Мечты жить по совести и нести по всему миру просвещение, добро и прогресс.
Он смотрел все так же исподлобья.
– Тогда почему такая враждебность?
Я сказал с неохотой:
– Если бы не сволочи, что правят вашей страной, все в мире было бы в порядке! Тем более в наших с Америкой отношениях. И Америка бы в самом деле рулила планетой.
Он нервно дернул щекой.
– Мы тоже недовольны своим правительством, но это наше правительство! И мы его намерены защищать всеми доступными средствами. Хоть там, согласен, есть и дураки, и просто сволочи.
– А где их нет? – спросил Дуайт примирительно.
Похоже, мелькнула мысль, его именно потому и выдернули из полевых агентов, что умеет не только хорошо и метко стрелять, но и ладить с людьми.
Я ответил примирительным голосом:
– Мы постоянно критикуем свое правительство, но нас приводит в ярость, когда это делает кто-то из-за кордона.
– Вот-вот, – рыкнул Сигурдсон. – Вы критикуете! Наше.
– Это просто инстинкты стаи, – пояснил я, – в которой мы жили десятки миллионов лет. Эти инстинкты сделали нас теми, кто мы сейчас. И хотя у нас теперь разум, но вы же знаете, инстинкты все равно правят даже самыми светлыми гуманистами.
Дуайт перевел дыхание, мы с генералом не стали драться, по крайней мере за столом, поднял фужер с остатками шампанского, некоторое время любовался все еще поднимающимися со дна серебристыми шариками.
– И что же, – проговорил он медленно, – нам мешает перестать быть врагами?
– Инстинкты, – ответил я со вздохом. – Древние наши инстинкты. В стае должен быть один вожак, это для вас бесспорно. И вы душите всех молодых волков, осмеливающихся выказать неповиновение. Россия это неповиновение выказывает… И вы окружаете ее военными базами. С нашей стороны летит несимметричная ответка: закладки по обеим сторонам побережья.
Дуайт сказал с тоской:
– Но это вызовет гибель мирных людей…
– Это для вас так важно? – спросил я.
Он посмотрел на меня с подозрением.
– А вы как думаете?
– Думаю, – ответил я, – важно лишь потому, что погибнут ваши соотечественники. Не хотелось бы повторять, но не напомните, какая страна стерла с лица земли мирный Дрезден, город музеев, искусства и культуры, где не было ни одного военного завода и вообще не было солдат? А потом двумя атомными бомбами уничтожила Хиросиму и Нагасаки? Наверное, это прилетали совсем уж марсиане?
Сигурдсон сказал мрачно:
– Тогда это было необходимо.
– А почему, – поинтересовался я, – думаете, что это только вам можно, а другим запрещено?
Дуайт повторил так же невесело:
– Это было давно. А сейчас нужно воевать армией против армии.
– Да ну, – ответил я с сарказмом, чувствуя, что инстинкт берет верх и во мне, начинаю заводиться. – Эту доктрину вы сформулировали и начали пропагандировать по свету, когда ваша армия стала равна по мощи армиям всего остального мира?
– При чем здесь это, – сказал Дуайт с неудовольствием. – А как насчет гуманизма?
– Вы начали проповедовать этот выгодный вам вариант гуманизма, – напомнил я, – когда у вас появилось одиннадцать авианосцев, а у нас был спущен на воду наконец-то первый. Соотношение всего остального: ракет, самолетов, подводных лодок примерно такое же, один к одиннадцати. Да, в этом случае вы как бы справедливо предлагаете сражаться на равных. По-честному. По справедливости. Одиннадцать на одного!
– Это если вы начнете войну, – уточнил Сигурдсон победным тоном.
Я кивнул.
– Генерал, мы просто уравняли силы.
Сигурдсон вскинул бровь.
– Каким образом?
– Когда ботану в школе, – пояснил я, – маячит возможная стычка со здоровенным капитаном школьной футбольной команды, которой ну никак не избежать, он берет с собой нож, биту, а то и отцовский пистолет. Вот тогда у них шансы примерно равны.
– У вас больше шансов, – буркнул он. – Вы в самом деле готовились к третьей мировой!.. Я проконсультировался. Каждую бомбу включать в отдельности нет смысла, вся их сила в том, что рванут одновременно и создадут волну километровой высоты, что покатит на побережье, сметет там все города и покатит дальше. Спасутся только пастухи в горах!.. Это война на полное уничтожение противника.
Я повторил:
– Повторяю, мы не можем сражаться с вами армия на армию. Но слабое место Америки именно в том, что всегда было ее сильной стороной. Как Гитлер ни хотел бы вас стереть с лица земли, но сперва нужно было бы переплыть океан на другую сторону планеты. Межконтинентальных ракет, если вы вдруг не знаете, тогда не было. Однако сейчас эта изоляция от других стран играет против вас.
Дуайт произнес медленно:
– К тому же у Штатов с обеих сторон побережья опасные разломы… Не верю, что вы не воспользовались.
Я сделал вид, что не расслышал, но Сигурдсон тут же спросил с настороженностью:
– Что за разломы?
Я повторил как можно более мирно:
– Штаты несколько веков были в безопасности благодаря своему расположению на другой стороне планеты. И отделенные от Европы и прочего мира с обеих сторон океанами. Это было их сильной стороной… очень долго.
– До начала эры баллистических ракет? – уточнил Сигурдсон.
Я кивнул.
– Но и тогда Штаты сумели построить в какой-то мере неплохую защиту, хотя вы сами понимаете, из сотни пущенных из России ракет достаточно одной-двум прорваться сквозь заградительный огонь… и Америки больше нет.
Сигурдсон буркнул:
– Наши системы все время совершенствуются… Так что насчет разломов?
