Она покачала головой.
– В двух словах не объяснить. До завтра, доктор.
– Ладно, – сказал я, – объясните по дороге. А от вашего дома возьму такси.
Она поморщилась.
– Хорошо, садитесь. После плотного ужина вас не укачивает? Не люблю, когда блюют в салоне.
– Меня укачивает не ужин, – сообщил я.
Она не среагировала на похабный для француза, но не для американки намек, а когда я сел на правое сиденье, сказала деловито:
– Я в отличие от вас, доктор, профессионал в военном деле, а также знаю много о методах работы разведок. Во всех странах они вообще-то одинаковы, так что, зная одну, можно сказать, что знаешь все.
Она вырулила со стоянки, автомобиль резво понесся по ярко освещенной улице, где проезжая часть выглядит так, будто на нее падают солнечные лучи. Впрочем, от светящихся реклам, огней, фонарей и освещенных окон и на тротуарах светло как днем, а стайки веселой молодежи со смехом и воплями передвигаются от одного бара к другому, а что еще демократам делать, не книжки же читать в самом деле.
Я задал вполне резонный вопрос:
– И почему эту некую важную миссию, как вы намекаете, поручили не высококвалифицированному профессионалу?
– Всех высококвалифицированных мы знаем, – сообщила она холодно. – К тому же они все уже на дипломатической работе.
– Тем более, – сказал я. – Если миссия важна, разве не должны ею заниматься дипломаты?
Ехали недолго, но она, почти не отвечая мне, сама успела задать десятки вопросов, достаточно емких. Пришлось потрудиться, отвечая, но когда весь Интернет открыт, что служит как добавочная память, в которой ничего не нужно вспоминать и рыться, а все послушно выпрыгивает по первому же щелчку пальцев и даже без него, то труд не слишком уж тяжкий.
Автомобиль начал снижать скорость, съехал на стоянку перед массивным домом в старинно-современном стиле.
Генеральша выключила мотор и посмотрела на меня еще холоднее.
– Все еще не понимаете?
– Нет, – ответил я честно.
– Бывают ситуации, – объяснила она, – чересчур щепетильные, к которым не знаешь, как и подойти, чтобы не обострить, чтобы не вызвать негодования.
– Но разве не умелые дипломаты лучше всех улаживают такие ситуации?
Она вздохнула, отстегнула ремень и открыла дверцу.
– Раз вы такой настырный, пойдемте. Доскажу в лифте или в прихожей. Здесь нельзя долго торчать в автомобиле, система наблюдения может подать сигнал тревоги.
Я кивнул на здание.
– А почему крыша плоская?
– Догадайтесь, – ответила она. – Вы хоть и не разведчик, но человек будущего?
– Для вертолета?
Она сдержанно улыбнулась.
– Иногда за мной присылают. Если спешка зашкаливает.
Перед ее домом оградка, из малоприметной будочки вышел охранник. Барбара кивнула ему и бросила что-то типа: «Это вот со мной», а он, бросив беглый взгляд на «это вот», кивнул.
Шлагбаум тут же поднялся, охранник некоторое время смотрел нам в спину, а потом что-то сказал в микрофон, встроенный в воротник.
Перед зданием крыльцо очень уж высокое и широкое с тремя высокими ступеньками, к бабке можно не ходить, это чтоб автомобиль, снеся шлагбаум, не мог удариться во входную дверь и взорваться так, чтобы и все здание в щебень.
В своей стране, подумал я с сочувствием, как в осажденной крепости. Вот и говори, что терроризм вот-вот будет разгромлен, если признаки поражения видны не в Саудовской Аравии, а уже даже европейская архитектура учитывает опасность фундаментализма.
Барбара бросила недовольный взгляд на мое потемневшее лицо, женщины – существа чуткие, уловила ход моих мыслей, хорошо хоть, что во мне ни капли злорадства, все-таки в этом вопросе с Америкой у нас никаких разногласий.
Я вылез первым и, когда она освободилась от ремня, открыл ей дверцу. Она кивнула несколько раздраженно, взглядом дала понять, что в стране победившей демократии так поступают только слуги, а свободные демократичные женщины все делают сами, это их завоевание, и они от него хоть сдохнут, но не откажутся.
– Красивый дом, – сказал я с сочувствием.
– Да, – согласилась она.
– Удобный и защищенный, – добавил я. – Даже на случай атомного удара со своим подземным укрытием с автономным запасом продуктов на полгода.
Она вскинула брови.
– Где это на нем написано?
Я пояснил:
– Строители пожалели совсем уж малость, чтобы слегка закамуфлировать, что это дом класса ААБ-17. Такие здания вызывают раздражение фундаменталистов, два месяца назад во Франции именно в таком же взорвали в вестибюле бомбу.
Мы вошли в просторный вестибюль, я заметил две видеокамеры и мощный сканер, что просветил нас на предмет оружия или взрывчатки.
– Много погибло? – спросила она отрывисто.
– Всего трое, – ответил я небрежно. – Не жалко, лягушатники, посмели выйти из НАТО при де Голле, но сам факт взрыва в таком здании…
Глава 8
На месте консьержа дюжий парень в форме морского пехотинца играет на компьютере в нападение на Россию, на меня посмотрел как-то странно, а при виде генеральши лихо взял под козырек.
Лифт распахнул створки, внутри мягкий свет, хорошо замаскированная камера, но именно эта меня не интересует, просмотрел, за чем наблюдают остальные в доме, ничего интересного, скучно живут высокопоставленные американцы, все знают, что каждый жест под наблюдением, высокая цена безопасности.
– Как сумели пронести бомбу?
– Существуют десятки способов, – ответил я любезно. – Могу перечислить основные, хотя их намного больше. От террора нужно не защищаться, а находить их логова и выжигать дотла.
Она бросила на меня взгляд, полный неприязни.
– Как делали вы?.. Сжигая целиком села?
– Так было всего пару раз, – напомнил я. – И еще в Советском Союзе. Зато сразу террор прекращался. Когда охотники видят, что перед ними не олень, а лев, поспешно разбегаются сами.
Она буркнула:
– Наша армия действует строго в рамках закона.
– Написанного еще римскими юристами, – согласился я. – А как насчет того, что иные времена, иные песни?
– Для этого существуют комиссии специалистов.
– А свое мнение?
– Наше мнение опирается за заключение специалистов.
– А гражданская позиция? – поинтересовался я.
Лифт быстро понес нас с этажа на этаж, генеральша продолжала объяснять:
– Поймите же, дипломат отвечает за свои слова, такой у него статус. Обычно он уполномочен сделать какое-то заявление, а в таких заявлениях специалисты проверяют каждое слово и прикидывают, как поймут, как истолкуют, не могут ли обратить какой-то речевой оборот против нас… Понимаете?
