— Загрей? — Я спотыкаюсь, но Нейл вовремя подхватывает меня под локоть. — Мне всегда казалось, что это несчастье произошло с ним неподалеку от Олимпа.
— Это более поздняя версия. Я же говорю о древнейшей. Фирмик Матерн в сочинении «О заблуждениях языческих верований» рассказывает о том, как критский Дионис-Загрей был разорван на части, сварен в котле и съеден титанами. По его словам, критяне ежегодно устраивают поминальный пир, на котором разыгрывают драму страданий этого мальчика. Правда, съедают они при этом не человека, а быка.
— Но Дионис не умер.
— Конечно, нет. Согласно Эпимениду, царь Минос сочинил ему следующий панегирик: «Не умираешь ты, но предстаешь для жизни вечной».
— Но в Афинах тоже существовали подобные праздники.
— Ты, как всегда, права. — Легким поцелуем (впервые!) он касается моей щеки, и я краснею, как девчонка. — Они назывались ленеями, что в переводе означает «праздник неистовых женщин», и приходились на день зимнего солнцестояния. Во время этих праздников также разыгрывались смерть и воскресение бога урожая Диониса. В изначальном мифе не титаны, а неистовые женщины из свиты ревнивой богини Геры разрывали юношу на части и поедали его.
Самое древнее свидетельство о ленеях палеолита — это, по словам Роберта Грейвса, ориньякский пещерный рисунок в Когуле на северо-востоке Испании. Юный Дионис, одинокий, безоружный, измученный, стоит среди расположившихся полумесяцем девяти танцующих женщин. Возраст этих женщин, отличающихся друг от друга фигурой и деталями одежды, возрастает вдоль полумесяца по часовой стрелке. В начале ряда справа — три молодые девушки, первые две в длинных юбках; в конце слева — две тощие пожилые женщины и высохшая старуха, Лицо у старухи как у ущербной луны, и движется она против часовой стрелки. В середине — три полные сил длинноволосые женщины, одна из которых — в коротком нарядном платье. Они, несомненно, представляют собой триады молодой, ущербной и полной луны. Старуха — это Антропос, самая старшая из триады ущербной луны. На переднем плане, за спинами триады полной луны, изображен безрогий фавн. На шее фавна — не то чертенок, не то эльф; очевидно, это отлетающая душа обреченного Диониса. Подступающие к нему неистовые женщины вот-вот разорвут его на части. На рисунке ничто не указывает на время года, но наверняка это зимний солнцеворот. Роберт Грейвс вообще-то большой фантазер, но здесь он строго придерживается фактов.
— Он тоже согласен с тем, что критские вакхические ритуалы древнее афинских?
— Разумеется. — Нейл оборачивается на ходу, его длинные волосы взлетают от ветра, лезут в глаза. — Разумеется. Об этом много писала Джейн Харрисон.
Память у него потрясающая. Может, он историк или этнограф? Что, кстати, мешает мне спросить?
Друг за другом — Нейл впереди, я сзади — мы тащимся по раздолбанной дороге (ширина ее в некоторых местах не превышает трех метров), а справа и слева шелестят листвой верхушки растущих ниже по склону деревьев. Мы шагаем вровень с верхушками деревьев! Если вдуматься, это впечатляет.
Чтобы попасть на тропу, убегающую вниз по склону к руинам Элефтерны, нужно обогнуть сторожевую башню, причем уже не по дороге, а по каменистому выступу метровой приблизительно ширины, и тут я прихожу к выводу, что этот аттракцион мне не под силу. Пройти здесь? Справа стена, слева обрыв. Господи, да мне и на карачках здесь не проползти. Эти древние греки просто маньяки. Взбираться на такую высоченную гору, а взобравшись, еще играть в акробатов под куполом цирка.
— Давай руку. — Нейл смотрит на меня с безмятежной улыбкой сумасшедшего. — Пошли.
Если вы думаете, что мы, держась друг за друга, по-быстрому миновали опасное место и начали спуск к развалинам, вы заблуждаетесь. Мы действительно со всеми необходимыми предосторожностями прошли ровно половину пути, после чего застыли, как истуканы, на самом краю обрыва, чтобы полюбоваться панорамой долины, а заодно дать ветру хорошенько растрепать наши волосы и надуть рубашки, как паруса.
— Нейл, — взмолилась я, чувствуя, как повлажнели ладони, — идем же.
— Смотри, — прошептал он в ответ.
— На что?
— Эти горы, это небо, этот ветер, долины внизу, между холмами. — Стоя совершенно неподвижно, глядя в пространство, по-прежнему крепко сжимая мою руку, он продолжал говорить быстрым хриплым шепотом, несмотря на то что я уже была близка к истерике. — Это мир — такой, каким его создал Бог. Он пребудет таким еще сотни, тысячи лет. Нас с тобой не будет на свете, ни детей, ни внуков наших не будет, да и вообще, быть может, не будет уже никого, а эти горы будут стоять, как стоят по сей день египетские пирамиды. Это вечность, Элена. Та малая доля вечности, какую способен вместить человек.
В голову мне пришла ужасная мысль: а что, если у него на полном серьезе проблемы с головой, и он сейчас попросту сиганет с этой кручи, увлекая меня за собой, жертвуя вышеупомянутой вечности наши жалкие, никчемные жизни. Ну и что? В космических масштабах это мелочь. Пыль, зола.
Поджилки у меня затряслись, кроме шуток. Мы стояли рука об руку, не говоря ни слова, он — потому, что думал о чем-то возвышенном, я — потому, что боялась неосторожным словом спровоцировать неадекватный поступок с его стороны.
Вид был действительно сказочный. Просто ошеломляющий вид.
Даже и не припомню, как мы в конце концов оказались на твердой земле. На полусогнутых я с трудом добралась до ближайшего валуна, села и достала из кармана носовой платок. Смахнула пот со лба. Меня знобило, как при высокой температуре.
— Ты боишься высоты? — спросил Нейл, присаживаясь на землю.
— Да, и тебе это известно, — ответила я с раздражением, которое не считала нужным скрывать. — Я говорила не один раз.
— Уверен, что с этой скалы еще никто не сорвался, иначе она не считалась бы туристическим маршрутом. Мы же в Европе, Элена. Будь здесь хоть малейшая опасность, этот участок пути давно бы огородили, а то и вовсе закрыли для посещения. Като-Превелис, к примеру, закрыт, и все же ты там побывала.
— Здесь высоко, — пробормотала я, все еще дрожа.
— Я ведь рядом. Я не дам тебе упасть. К тому же выступ довольно широкий.
— А ты, значит, не боишься? Ты, случайно, не альпинист?
Он улыбнулся, не спуская с меня глаз. Своих странно-светлых, полупрозрачных глаз цвета морской воды.
— Ладно, не сердись. На обратном пути я пущу тебя вперед, а сам пойду следом.
Тут только я осознала, что ведь придется еще идти обратно.
— А как же иначе? — смеется несносный мальчишка. — Ведь самолет за нами не прилетит. И Гваихар, Повелитель Ветров
[13], не перенесет нас на своих крыльях из Элефтерны в Адели.
