Как раз в урбанистической части городка и жила Нина Петровна. В один прекрасный день она предложила племяннице остаться насовсем. Причиной великодушия стала обыкновенная депрессия. Нину Петровну отправили на досрочную пенсию, она сразу почувствовала себя всеми покинутой, ненужной и даже начала прихварывать. А когда в соседнем подъезде умерла одинокая пенсионерка и месяц пролежала запертая в квартире, перепуганная Нина Петровна просто умоляла племянницу перебраться к ней. Долго уговаривать не пришлось. Валя уже поняла, что в школе работать не сможет: не тот характер, да и нынешние детки поражали ее непослушанием и наглостью. А другая карьера в военном городке немыслима. В библиотеке прочно сидели заслуженные полковые дамы. Замуж тоже никто не звал.
Мама благословила Валю на переезд, хотя и грустно ей было оставаться в одиночестве. Она бы и сама с удовольствием перебралась в Гатчину, к сестре поближе, но продать казенную квартиру не имела права. Оказаться на старости лет в однокомнатной квартирке сестры на птичьих правах сама не желала. Валя же охотно согласилась на «угол» – раскладушку посреди комнаты. А главное, тетка устроила племянницу инспектором в собес: а это приличная зарплата, полный социальный пакет – отпуск, медицинская страховка, возможность продолжать учебу.
Валя, без пяти минут дипломированный специалист, начальству понравилась: скромная, аккуратная, на компьютере работать умеет. Валю определили на первичный прием: принимать документы у пенсионеров и вести компьютерный учет.
Валя трудилась в собесе третий месяц. В новый коллектив она входила так же, как прежде в новые школы. Одевалась просто, в безликие свитерки и вневременные блузки, иногда даже с теткиного плеча. Джинсы носила обычные, за модными брендами не гонялась. Русые волосы стягивала в простой хвост. И пряталась за невидимый панцирь, пристально наблюдая за окружением. Она замечала добрых людей, выделяла скандалистов, активистов, прилипал, но сама не примыкала ни к кому. И подруг у нее в Гатчине пока не завелось. Ее сдержанность окружающие ошибочно принимали за робость, даже забитость. Но Валя помнила, как очень давно, еще в начальных классах, пыталась проявить себя: что-то предлагала, против кого-то восставала, с кем-то заигрывала. Но новые одноклассники быстро поставили выскочку на место, и детским неокрепшим умом она поняла: лучше не высовываться. Чтобы к твоему мнению прислушались, нужен авторитет. А он завоевывается долго и упорно. Но этого «долго» во всей ее школьной биографии ни разу не случилось. А в собесе ее и не успели еще узнать хорошенько.
Валя тихо работала, не пытаясь вмешаться во внутреннюю жизнь коллектива. Выслушивала стариков, уточняя их стаж, заработок и места работы. А многие из них, туговатые на ухо, путались, отвлекались, злились и кричали на молоденькую инспекторшу. Валя переживала, но сдерживалась: в ответ не грубила и терпеливо разъясняла непонятное. И вздыхала с облегчением, когда часы приема посетителей заканчивались. Оставалась еще внутренняя работа отдела: анализ поданных сведений, проверка компьютерных баз, составление статистических сводок. Эти дела хотя и были скучны, но не требовали большого напряжения.
Отношения с теткой у Вали тоже не складывались. Ее ласковое обхождение постепенно сошло на нет – совместный быт, как это часто бывает, породил конфликты. Тетка оказалась крайне придирчивой ко всему, что касалось чистоты. Приказывала драить пол, невзирая на то что у племянницы экзамены на носу. Заставляла класть каждую вещь строго на отведенное ею, хозяйкой, место. Нина Петровна требовала соблюдать раз и навсегда установленный ею порядок, ведь это ее дом. Вале она не отвела даже уголка, только полочку в шкафу для учебников и конспектов.
Эта сессия была для Вали последней. Оставалось пройти преддипломную практику и написать выпускную работу. Защита диплома предстояла в январе. Но сейчас, после экзаменов, можно расслабиться. Валя чувствовала опустошенность – вот и подходит к концу учебный марафон. Наступившая свобода тяготила. Работа – дом, дом – работа. Бесконечно долгие вечера и бесцельный отдых в выходные дни. Тетка пыталась вытолкать племянницу на дискотеку, но та твердила, что в свои двадцать три года стара для подростковых развлечений. Предпочла смотреть с теткой телевизор, попутно занимаясь мелким рукоделием: шила косметички из подручного материала, подгоняла найденную в секонд-хенде одежонку, подрубала новые занавески. В глубине души Нина Петровна радовалась, что племянница оказалась домашней мышкой, однако беспокоилась о ее будущем. Уж слишком замкнута девочка, как она с таким характером найдет себе пару? Тетка заводила разговоры о соседских парнях, но Валя отмалчивалась. Душу свою тетке не раскрывала.
Поделиться горестями и мечтами Валя могла лишь с одним человеком, с подружкой по институту Анжеликой. Но встречались они лишь дважды в год. Анжелика приезжала в Питер из Карелии, города Сортавала. Однако в зимнюю сессию Анжелика почему-то не появилась на занятиях. Валя написала ей, но ответа не получила. Второе письмо отправила весной, когда переехала в Гатчину. Ведь теперь они оказались, по масштабам России, почти соседками: обе жили в Северо-Западном регионе. Анжелика откликнулась.
Письмо расстроило Валю. Выяснилось, что Анжелика вышла замуж, и муж, шофер-дальнобойщик, запретил ей учиться. Надежд на скорую встречу не было. Зато это стимулировало Анжелику к переписке – прежде такой склонности за Валиной подругой не водилось. В замужестве Анжелике крупно не повезло: благоверный оказался самодуром и деспотом, а свекровь – форменной садисткой. Так что письма стали для Анжелики той соломинкой, через которую она могла дышать в мутном омуте семейной жизни. У Вали были свои трудности – новый коллектив, зависимость от тетки. Возможность излить душу в письмах стала для девушек большой удачей.
Анжелика могла бросить учебу без ущерба для работы – до университета она закончила педучилище и уже несколько лет преподавала в начальных классах. И сейчас лучшие часы ее жизни проходили в школе. Она брала дополнительные нагрузки лишь для того, чтобы меньше бывать дома. Муж, часто уезжающий в дальние рейсы, не возражал, в школе активность учительницы приветствовали. С некоторых пор Анжелике поручили вести делопроизводство – в малоформатной школе лишних ставок не полагалось. Осваивая машинопись, Анжелика и письма свои отстукивала на машинке, тем более что дома колючий взгляд свекрови доставал ее в любом уголке. Из-за свекрови она попросила писать ей до востребования.
Валя достала из секретера последнее письмо подруги. Анжелика уже научилась и адрес на конверте впечатывать ровно. Эта безукоризненность вызывала легкое сожаление у Вали. Ей казалось, что в почерке, даже корявом, больше человека, его характера, переживаний, наконец… Но Анжелика полагала иначе.
«Дорогой Валюнчик, оцени мое искусство – мне теперь даже надбавку платят за делопроизводство. И тебе приятнее читать, да? Я так рада, что ты перебралась поближе к Питеру. Наверное, уже облазила все выставки и музеи? А у нас тут глушь, кино и то с трудом отыщешь. Скука беспросветная. Мой дальнобойщик опять укатил в Швецию. С ужасом жду его возвращения. Пока свекровь грызет, а там с ее подачи и сам начнет руку прикладывать. Но сейчас у меня небольшая передышка, после проверки тетрадей остается еще чуток времени. И знаешь, на что я его трачу? Пристрастилась к любовным романам. Откопала писательницу Ирину Артюшову, может, слышала? Там такая красивая любовь выведена! Читаешь и забываешь все на свете…»
