— Нет, дорогая, — сказала Эстер. — Все совсем не так. Вы оба взрослые люди и, насколько я понимаю, не станете делать глупости. Но вы с Айаном были хорошими друзьями когда-то, потом возникла эта враждебность… Вот я и решила, что если вы побудете вместе, то он может убедиться в правоте Чарльза.
— В какой правоте? — спросила Федра, все еще избегая взгляда матери.
— Ангус мне рассказал. Чарльз хотел, чтобы вы с Айаном поженились.
— А… Да. Айан говорил мне об этом. Но Чарльз не слишком хорошо знал своего сына, да?
Федра говорила обо всем так, словно это не имело для нее ни малейшего значения.
Эстер снова поежилась, но не от холода.
— Да, пожалуй, он не знал его, — согласилась она, а когда Федра ничего не сказала, продолжила: — Но ничего нереального в этой идее нет, правда? Дружба вполне может стать основой для брака, разве нет?
— Дружба? Возможно, ты и права. Только Айан жениться не собирается, во всяком случае на мне.
— Откуда ты знаешь? Ты говорила с ним об этом?
— Я? Ты спрашиваешь, не предлагала ли я ему свою руку и сердце? — воскликнула Федра и резко поставила на стол чашку, предназначенную для матери, отчего кофе расплескался. — Нет, конечно! Как с ним можно о чем-то говорить, когда он считает меня шантажисткой? Будто я нарочно задумала отдать ему дом, чтобы окрутить его!
— Федра! Ты должна была сказать, что это неправда!
— Я все ему объяснила.
— Он поверил тебе?
— Думаю, что да. Но теперь это не имеет никакого значения.
— Как можно быть уверенной…
— Уверенной? Конечно, я уверена в том, что ему плевать на меня. — Она без сил откинулась на спинку стула. — Тебе не стоило вмешиваться, мама. Айан приехал вместе со своей секретаршей, эдакой красоткой.
— Секретаршей? — Эстер стало жарко, и она расстегнула жакет, но больше всего ей хотелось закурить. — Но ведь это не означает… — пробормотала она растерянно.
— Означает. Она просто роскошная дама. Они приехали в Кайн-Клет в пятницу и прекрасно проводят вместе время, я думаю.
Федра тупо смотрела прямо перед собой, вид у нее был подавленный.
— О, понятно… — проговорила Эстер, отпила большой глоток кофе, чтобы как-то прийти в себя. — Прости, дорогая. Если бы я знала… Но мне же ничего не известно… Я хотела помочь.
— Знаю.
Они помолчали некоторое время. Потом вдруг Федра подняла голову и посмотрела внимательно на мать.
— Мама… — начала она и запнулась.
— Да, дорогая?
— Они, то есть Айан и Каролайн, разбирают письменный стол Чарльза.
Федра хочет переменить тему разговора? Что ж, это к лучшему. Эстер удовлетворенно кивнула.
— Думаю, это надо было рано или поздно сделать, — заметила она. — За такое я бы сама не взялась. Кстати, именно там Чарльз не разрешал мне никогда наводить порядок.
— Ты знаешь, что он хранил там?
Эстер показалось, что этот вопрос дочь задала неспроста.
— Счета, думаю. Оплаченные чеки, старые письма. Статьи, которые он вырезал из газет, чтобы потом поворчать на какую-то тему. Да в общем все, что он не хотел выбрасывать. Я никогда туда не заглядывала.
— А фотографии?
— Может быть, и фотографии. Я знаю, что фотографии были у него собраны в большом альбоме, который лежит в библиотеке. Там все предки, есть несколько снимков его жены Хелен, а также детские фото Айана и Джоан. А что? Ты говоришь о какой-то определенной фотографии?
Федра покачала головой.
— Нет, просто… — Она принялась пить остывающий кофе. — Ты знала его так долго, да, мама?
— Чарльза? Конечно… — ответила та.
К чему это дочка клонит? И почему отводит взгляд?
— Кажется, что всю жизнь его знала, а мне было двадцать, когда я пришла работать в дом. Он был другой в то время… Гораздо мягче, добрее…
Она замолчала, потому что вдруг воспоминания нахлынули на нее, и улыбнулась. Но тут заметила, как смотрит на нее дочь, и всполошилась — не слишком ли она расслабилась?
— Да, я представляю… — проговорила Федра грустным голосом. — Он тогда был молодой…
— Конечно. Федра, что с тобой? О Господи! Ты плачешь?
— Да ничего, все в порядке… — ответила она и быстро вытерла глаза.
Эстер всплеснула руками. Что же такое творится с ее дочуркой? Она так расстроена! Похоже, что это глупое «сватовство», которое она затеяла, только навредило бедной девочке. А она как всякая мать хотела ей только добра и счастья. Что же еще для нее сделать? Как помочь? Но Эстер, как никто другой, знает, что ничем таким не поможешь. Время. Да, только время залечит раны. Но зато немного улучшить ее настроение сейчас она может.
— Послушай, я же испекла для тебя шоколадный торт! Хочешь кусочек?
Федра взглянула на нее, и на ее губах появилось подобие улыбки, конечно не такой широкой, очаровательной, какой она всегда одаривала любящую мать, но все-таки…
— А почему бы и нет? — сказала Федра. — Это всегда помогало, когда я была маленькой. Да?
Эстер обрадовалась. Ну вот, девочка уже подбодрилась и пытается шутить.
— Хорошо, умница! — сказала она и пошла резать торт.
Федра прошла в дом через старую оранжерею, ей не хотелось привлекать к себе внимание. В холле, к счастью, никого не оказалось, и она направилась к лестнице. Из гостиной доносились приглушенные голоса и шуршание бумаги.
Значит, Айан и Каролайн все еще разбирают архив Чарльза. Но идти к ним сейчас она не может.
Ее настолько поразила та фотография, да и в глазах Айана, на которого она мельком взглянула, читалось такое сочувствие, что вынести это было невозможно, и она бросилась вон из комнаты. Словно хотела спрятаться от тех противоречивых чувств, которые тогда нахлынули на нее.
К матери она шла медленно, чтобы все продумать и выразить в словах. И только на полпути к ее дому она до конца осознала увиденное на старой фотографии. Там, на снимке, ее мать и Чарльз, их бывший хозяин и, как бы там ни было, муж Федры.
Но, если все прикинуть, такое вполне могло произойти. Эстер на снимке не больше тридцати. К тому времени Хелен уже шесть лет как умерла, а Фрэнсиса Пенденинга нет с мамой чуть больше двух лет. Значит, Айану десять лет, Джоан шесть, а ей самой, соответственно, два.
Все правильно, даты совпадают. Стало быть, ее подозрения беспочвенны. У матери в столе хранилась фотография отца, которую время от времени она показывала Федре и говорила, что у нее рот, как у отца, да и лоб тоже…
Федра облегченно вздохнула, потому что минуту назад страшное подозрение закралось ей в душу, в результате которого об Айане и мечтать-то было бы большим грехом.
