Едва он успел ступить под своды, как разразилась снежная буря. Она бушевала целых два дня и принесла с собой такой страшный холод, что Раньеро чуть не замёрз.
Он знал, что на горе можно найти много сучьев и хвороста, их было бы нетрудно собрать и развести огонь. Но пламя свечи, которое он нёс, он считал настолько священным, что хотел зажечь им только свечу пред алтарём Пресвятой Девы, и ничего более.
Непогода всё усиливалась, и наконец он услышал гром и увидел молнии, бороздившие небо.
И вот одна молния ударила в гору, совсем рядом с могилой сарацинского святого, и зажгла дерево. Так Раньеро смог развести костёр, не прикасаясь к священному огню.
Когда Раньеро проезжал по пустынной гористой местности в Киликии, свеча его почти догорела. Свечи, взятые им из Иерусалима, давным-давно были сожжены, но до сих пор он кое-как выходил из затруднения: время от времени ему встречались паломники, у которых он выпрашивал новые свечи.
Но теперь его запас истощился, и он думал, что настаёт конец его странствованию.
Когда свеча почти совсем догорела, так что пламя жгло ему руку, он соскочил с лошади, набрал сучьев и сухой травы и зажёг их последним остатком пламени. Но на этой безлесной горе было нечем поддерживать огонь, и он должен был скоро потухнуть.
Раньеро сидел и сокрушался о том, что святое пламя вот-вот погаснет, как вдруг он услышал на дороге пение и увидел процессию паломников, которая взбиралась на гору со свечами в руках.
Процессия направлялась в пещеру, где жил когда-то святой угодник, и Раньеро последовал за ней. Между паломниками была одна старая женщина, которой трудно было идти, и Раньеро помог ей подняться на гору.
Когда она стала потом благодарить его, он знаком попросил у неё свечу. Женщина с радостью выполнила его просьбу, и многие другие паломники тоже подарили ему свои свечи.
Он потушил их, поспешно сбежал вниз по тропинке и зажёг одну из свечей уже потухавшим было огнём, зажжённым священным пламенем.
Как-то раз в очень знойный полдень Раньеро лёг вздремнуть в кустах. Он заснул крепким сном, а свеча стояла возле него между двух камней. Спустя некоторое время пошёл дождь и шёл довольно долго, но Раньеро не просыпался. Когда же он наконец проснулся, земля вокруг него была мокрая, и он не сразу решился взглянуть на свечу, боясь, что она погасла.
Но свеча горела под дождём тихим и ровным светом, и Раньеро увидел: над пламенем летали и трепетали крылышками две маленькие птички. Держась клювами, они распростёрли крылья, чтобы защитить пламя свечи от дождя.
Раньеро тотчас же снял с себя капюшон и повесил его над свечой. Затем он протянул руку к птичкам: ему захотелось их приласкать. И ни та, ни другая не улетели от него.
Поражённый тем, что птицы не испугались его, Раньеро подумал: «Они знают, что нет у меня иной мысли, как охранять самую хрупкую на свете вещь. Оттого-то они меня и не боятся».
Недалеко от Никеи ему повстречались рыцари из западных стран, шедшие с вспомогательными отрядами в Святую Землю. Среди них был и Роберт Тайльфер, странствующий рыцарь и трубадур.
Завидев Раньеро, в рваном плаще и со свечой в руке, воины начали кричать:
– Сумасшедший, сумасшедший!
Но Роберт заставил их замолчать и обратился к страннику:
– Давно ли ты путешествуешь таким образом?
– Я еду так от самого Иерусалима! – отвечал Раньеро.
– Много ли раз гасла дорогой твоя свеча?
– Моя свеча горит всё тем же пламенем, которое я вывез из Иерусалима, – проговорил Раньеро.
Тогда Роберт Тайльфер сказал ему:
– Я тоже один из тех, что несут с собой пламя, и я хотел бы, чтоб оно горело вечно. Может быть, ты, несущий горящую свечу из самого Иерусалима, скажешь мне, что надо делать, чтобы моё пламя не погасло?
И Раньеро ответил:
– Рыцарь, это тяжёлый труд, хотя он и кажется очень простым. Я не посоветовал бы вам браться за него, ибо этот слабый огонёк потребует от вас, чтоб вы забыли обо всём, кроме него. Он не позволит вам иметь возлюбленную, если у вас явится желание любить, и ради этого пламени вы не решитесь сесть за стакан вина. Ни о чём другом вы не должны думать, кроме этого пламени, и никакой иной радости не должно быть для вас. Но главное, что заставляет меня отговаривать вас от такого странствия, это то, что ни на одно мгновение вы не будете чувствовать себя спокойным: через сколько бы опасностей вы ни пронесли пламя невредимым, нельзя быть уверенным, что в следующую минуту вы не лишитесь его.
Но Роберт Тайльфер гордо поднял голову и ответил:
– То, что ты сделал для пламени своей свечи, то я сумею сделать для моей.
Раньеро прибыл в Италию. Однажды он ехал в горах глухой тропинкой. Какая-то женщина побежала за ним вдогонку и стала просить у него огня от его свечи.
– У меня огонь погас, – говорила она, – мои дети голодны. Дай мне огня, чтоб я могла затопить печь и испечь им хлеба!
Она протянула руку за свечой, но Раньеро отвёл свечу от её руки: он не хотел, чтобы этим пламенем было зажжено что бы то ни было, кроме свечи пред алтарём Пресвятой Девы.
Тогда женщина сказала ему:
– Дай мне огня, пилигрим, ибо жизнь моих детей – это пламя, которое мне предназначено поддерживать! – И эти слова заставили Раньеро позволить ей зажечь фитиль в её лампаде от его свечи.
Спустя несколько часов Раньеро въезжал в какой-то городок, лежавший высоко в горах. Там было очень холодно. Молодой крестьянин, стоявший у дороги, увидел бедного всадника в рваном плаще. Он быстро скинул с себя свою коротенькую епанчу и набросил её на Раньеро. Но епанча упала на свечу и погасила пламя.
Раньеро вспомнил тогда о женщине, попросившей у него огня. Он возвратился к ней и снова зажёг свою свечу святым пламенем.
Готовясь ехать дальше, он сказал:
– Ты говоришь, что пламя, которое ты должна охранять, это жизнь твоих детей. Можешь ли ты сказать мне, как называется то пламя, которое я везу из далёких стран?
– Где ты зажёг своё пламя? – спросила женщина.
– У святого Гроба Господня, – отвечал Раньеро.
