Из джунглей лейтенант вернулся со свертком с брюками и рубашками, но по размеру они подошли только Маргарет. Она была бесконечно благодарна, хотя ей хотелось бы, чтобы в свертке лежали еще трусики и бюстгальтеры — ведь свое белье она сняла пять дней назад, чтобы использовать его для перевязок. Во время другого похода Макколлом разыскал толстые одеяла, из которых удалось соорудить удобные лежанки — одну для Маргарет, другую для него и Деккера. Той ночью блохи из одеял замучили Деккера, но при этом не обращали никакого внимания на Макколлома, что еще больше злило сержанта.
Вернувшись из очередного похода в джунгли, Макколлом крикнул:
— Эврика! У нас будет пир!
Наконец-то он разыскал походные пайки.
«Еда, настоящая еда — наконец-то, через шесть дней!» — написала в дневнике Маргарет. Ее желудок сводило от голода. Мужчины испытывали то же, хотя днем раньше они все же подкрепились помидорами, которые не ела Маргарет. Макколлом распаковывал коробки, а душа Маргарет ликовала: «Потрясающее зрелище: бекон в банках, консервированная ветчина с яйцами, консервированный бекон с яйцами, тушенка, консервированная картошка, кофе, чай, какао, лимонад и оранжад, масло, сахар, соль, консервированное молоко, сигареты, спички, и даже конфеты на десерт!»
Все трое отдали предпочтение консервированному бекону и ветчине — но вскрыть банки маленькими консервными ножами было нелегко. Они были так голодны, что никому и в голову не пришло развести огонь и подкрепиться горячей едой. Впрочем, это и не удалось бы — ведь снова заморосил вездесущий дождик. «Кроме того, — записала Маргарет, — даже Макколлом был настолько измотан, что у него не осталось сил сделать еще хоть что-нибудь».
Несмотря на голод, Маргарет почувствовала, что наелась после нескольких кусков. Она не доела даже маленькую банку. Маргарет поняла, что несколько дней на леденцах и воде привели к тому, что ее и без того маленький желудок сжался еще больше.
Медики все еще не прибыли, и Макколлом начал сильнее тревожиться за состояние здоровья Маргарет и Деккера. Мази и марля не сдерживали распространение смертельно опасной гангрены. Когда они поели, Макколлом попытался хоть как-то обработать раны. Он снял повязки с ног Маргарет. Над поляной распространился ужасающий запах гниющей плоти. Снять повязки было нелегко, они прилипли к обожженной коже. Макколлом закрыл глаза, зная, какую боль причиняет своей спутнице.
— Поверь, Мэгги, мне еще тяжелее, чем тебе!
Но не прошло и часа, как свежие повязки промокли от зловонного гноя. Мучительную процедуру пришлось повторить. Маргарет записала в дневнике: «Я старалась ничем не выдавать своего страха, но постоянно думала о том, что лишусь ног. Эти мысли накатывали на меня, как океанская волна. Порой мне казалось, что я умру от страха».
Страхи Маргарет еще больше усилились, когда она стала помогать Макколлому обрабатывать раны Деккера. Гангрена на ногах и спине за последние двенадцать часов распространилась еще больше. «Он испытывал мучительную боль, и мы это знали, — написала Маргарет. — Но он ни словом не пожаловался. Он целый день пролежал на животе, страдая от ужасной боли. Его терпение меня поразило».
Днем вернулся вождь туземцев, которого они прозвали Питом. Он оказал чужакам немыслимое доверие: привел женщину, которую Маргарет приняла за его жену. Супруги стояли на опушке напротив лагеря американцев и манили их к себе. Ни Маргарет, ни Деккер не могли пошевелиться, поэтому Макколлом пошел один. Он пожал руку Питу и попытался вступить с ним в контакт, но почти безуспешно. Каждый раз, когда Макколлому казалось, что вождь его правильно понял, он бормотал: «Унн, унн, унн», точно так же, как это делали туземцы во время первой встречи. Дальше этого разговор не шел.
В дневнике Маргарет так написала о туземцах: «Они болтали с нами, как сороки. Мы всегда внимательно слушали их, то и дело произнося: „Унн, унн, унн“. Они были в восторге — как любой обычный человек, в ответ на слова которого собеседник произносит: „Да-да, это очень интересно“. Мы ворчали что-то себе под нос, а туземцы трещали без умолку. Услышав наше ворчание, они на минуту умолкали, а потом начинали говорить с двойной скоростью».
Пока Макколлом общался с вождем, Маргарет попыталась установить контакт с туземной женщиной. Маргарет с удовольствием отметила, что первая встреченная ею близ Шангри-Ла женщина «была ниже ее собственных пяти футов одного с половиной дюймов». На спине у женщины висела традиционная сетка, которая держалась на голове. Женщина была практически обнаженной — «настоящая новогвинейская женщина, в стрингах, сплетенных из сучков». Каким образом эти «стринги» удерживались на ее бедрах, осталось загадкой.
МАРГАРЕТ НЕ ЗНАЛА, но женщину звали Гилелек. НЕСМОТРЯ НА ТО ЧТО В ПЛЕМЕНИ ЦАРИЛА ПОЛИГАМИЯ И ВИМАЮК ВАНДИК МОГ ВЗЯТЬ СЕБЕ НЕСКОЛЬКО ЖЕН, ГИЛЕЛЕК БЫЛА У НЕГО ЕДИНСТВЕННОЙ. «Она и все ее сестры по джунглям оказались самыми добрыми и ласковыми созданиями, каких нам только доводилось встречать, — записала Маргарет. — И они были очень застенчивыми».
СУПРУГИ УШЛИ. Ближе к вечеру американцы стали устраиваться на своих лежанках. Но не прошло и часа, как Вимаюк в сопровождении группы туземцев вернулся. Похоже, чужаки понравились его жене, и она напомнила мужу, что он должен проявить гостеприимство.
«Они привели нам свинью, принесли сладкий картофель и немного зеленых бананов — единственные увиденные нами фрукты», — написала в дневнике Маргарет.
— Они хотят устроить для нас пир, — сказал Макколлом. — Мэгги, у меня нет сил подняться и веселиться с туземцами, даже если от этого зависит наша жизнь.
— Аминь, — поддержал лейтенанта Деккер.
Туземная пара в деревне дани. Фотография сделана в 1945 году (фотография любезно предоставлена С. Эрлом Уолтером-младшим).
Если бы праздник устроили днем раньше, то американцы были бы в восторге. «Но в тот момент, — записала в дневнике Маргарет, — мы впервые наелись нормальной еды. Да и сил у нас совсем не осталось». Языком жестов они попытались максимально вежливо объяснить, что они слишком утомлены, больны и сыты, чтобы выдержать еще одну трапезу.
Отклонив приглашение на ужин, Маргарет, Макколлом и Деккер потеряли возможность впервые в Шангри-Ла отпраздновать День благодарения. Вождь, которого они называли Питом, мог бы исполнить роль вождя Массасуата, а выжившие после катастрофы американцы вполне подошли на роль пилигримов.
Кроме того, они упустили возможность сблизиться с туземцами во время одного из самых значимых ритуалов: праздника свиньи. Антропологи так описывают его: «Это воспоминание о свиньях, которые цементируют общество. На каждой крупной церемонии свиней передают от человека к человеку, потом убивают и съедают. Но свиньи оставляют в памяти обязательства, которые должны быть исполнены позднее. И когда это случается, у людей возникают новые обязательства. Таким образом, структура общества сохраняется благодаря передаче свиней. Любой человек за время жизни оказывается в сети сотен, а то и тысяч свиней, которыми он и его народ обменялись с другими людьми и их народами».
