– Мариан, – наставительно произнес Тандаджи, – его надо не брать, его надо сразу ликвидировать. Но убери мы Соболевского сейчас – и не узнаем, кто еще замешан, а значит, не уничтожим гнездо заговорщиков, просто отложим исполнение их замыслов на время – пока отойдут от испуга и придумают что-то новое. Поэтому ждем. Поверь, мне нелегко это ожидание дается. Я прекрасно помню и знаю, на что способен сильный темный. И Игорь Иванович помнит. Но тоже понимает, что нужно выждать. Два дня, Мариан. Не зря же Кембритч кровью на полу харкал. Пусть доработает.
– А если его раскроют? – Байдек только сейчас понял, насколько опасны все эти шпионские игры. Все-таки охрана и проще, и честнее. Если кто напал – бей, защищай объект.
– Убьют, – невозмутимо и очень равнодушно ответил Майло. – И он это знает. Именно поэтому сделает всё, чтобы не раскрыли. Кстати, я могу надеяться, что ее величество примет его извинения и покаяния? Мы, конечно, можем и так озвучить, что примет, но не хочется лишних несостыковок.
Мариан помолчал, вспоминая, как вчера вечером, после ужина, очень осторожно просил жену за Кембритча и как удивлена и настороженна она была. И все-таки, как всегда, пошла ему навстречу, когда он сказал, что чувствует вину за свой срыв и ему было бы проще, если бы она выслушала виконта и потом уже определила меру наказания.
Барону было мучительно стыдно смотреть Василине в глаза, и все равно он не мог ей сообщить о действительной подоплеке действий Кембритча. Зная, как несколько раз за прошедшие годы супруга просыпалась от кошмаров и плакала у него на груди. Понимая, что страх надолго поселится в ее душе и помимо текущих неподъемных забот она будет нервничать за него, за детей, за сестер и отца.
– Да, – коротко ответил Байдек. – Кембритч с отцом приглашены на бал, и приглашения аннулированы не будут. Но ты должен понимать, что без последствий его представление все равно не останется.
– Мариан, – неожиданно проникновенно произнес начальник Зеленого крыла, – прости, что лезу в твои семейные дела. Но… не пора ли уже рассказать ее величеству и семье о заговоре? Я понимаю тебя, но эта информация сделает их более внимательными и осторожными. Да, мы обеспечиваем охрану, пытаемся предугадать и предотвратить, но ведь идеальной защиты не бывает…
– Я тебя услышал, – сухо сказал Байдек, и было понятно, что сделает он по-своему.
Игорь Стрелковский
Игорь Иванович систематизировал данные о кражах, озвученные Учителем, провел еще один допрос, с другим штатным менталистом. Помощник был деловит, опытен и спокоен, и работалось с ним хорошо. Но мысли все равно возвращались к напарнице, боровшейся за жизнь в Королевском лазарете Бермонта.
Врач, наблюдающий Люджину, дал полковнику свой телефон и обещал позвонить, если будут улучшения. Но пока их не было. Но и ухудшений тоже.
«Кризис прошел, – сказал доктор вчера, – состояние стабильное. Работаем».
Разговор был короткий – Игорю не хотелось отвлекать эскулапа. Бермонт выдал Стрелковскому пропуск в городской телепорт Ренсинфорса, чтобы он мог навещать Люджину, и полковник ждал известий. А пока погрузился в работу. Поднял данные о кражах за последние пять лет – именно столько существовала «школа» Учителя. Составил список пострадавших. Не простых людей, совсем не простых. Нужно было встретиться с ними и снять показания, потому что заявлений было немного, и Игорь подозревал, что и к жертвам воров бо́льшая часть вещей попала незаконно.
Что потом? Записал скупщиков. Заказчиков. Работа шла, и он погрузился в нее с головой.
Утром полковник снова приходил к могиле Ирины, принес цветы. Вокруг уже была размечена почва для памятника, а на скамейке, не обращая внимания на холод, все так же сидел Святослав Федорович и рисовал. Он выглядел таким одиноким среди пустоты кладбища и серых от серого неба усыпальниц, что в груди у Стрелковского что-то кольнуло. Он увидел себя. Пусть у него есть руки и ноги, но он такой же калека с одной-единственной страстью.
И снова они молча сидели, глядя на могильный холм. И только перед уходом Святослав спросил:
– Почему ты не сказал ей?
Игорь не стал переспрашивать кому.
– У нее уже есть один отец, – ответил он глухо, но уверенно, – один и останется. Не я ее растил, Святослав Федорович. Зачем? Ей это не нужно.
Бывший принц-консорт несколько мгновений всматривался в его лицо, затем кивнул на прощание и ушел.
А Игорь вспомнил: он так и не посмотрел, что же все-таки за памятник будет на могиле их королевы.
Сейчас, сидя за бумажками, он то и дело вспоминал произошедшее на склоне Хартовой сопки и сопоставлял с трагедией в зале телепорта. Смитсен явно был сильнее – против него несколько магов и секунды не продержались. Но и этот… Соболевский. Откуда же они берутся, эти одержимые? Почему одни темные спокойно живут себе всю жизнь, как обычные люди, а другие получают такую огромную силу? И как, каким образом с ними можно справиться?
Раздался телефонный звонок. Звонил врач.
– Дробжек вышла из комы и зовет вас, – сказал он коротко. – Даю два часа, потом снова усыпим. Поторопитесь.
Стрелковский зашел к Тандаджи, сообщил, что будет отсутствовать и что нужно воспользоваться дворцовым телепортом. И уже через час входил в королевский лазарет Ренсинфорса.
Люджина была бледной и, несмотря на свои размеры, казалась прозрачной и невесомой. Она не заметила его прихода – равнодушно смотрела прямо перед собой и сжимала зубы. В глазах ее плескалась боль. Мигали и пикали аппараты, но гипса на напарнице было уже меньше. И дежурил только один виталист.
– Десять минут, – сказал он шепотом. – Не больше.
– Почему ей больно? – тихо спросил Игорь.
– Телу нужна боль, чтобы понять, где регенерировать, – объяснил дежурный так же тихо. – Нельзя все время держать на обезболивающих. Скоро будет укол. Не теряйте время.
Ладонь ее – наверное, единственное, что не было сломано, – сжималась и разжималась, и полковник осторожно прикоснулся к ней, погладил. Пальцы дрогнули, расслабились.
– Игорь, – просипела Люджина, пытаясь повернуть голову. – Игорь.
– Не шевелитесь, капитан, – произнес он ровно, – не надо. Я теперь каждый день буду приходить.
– Принцесса… – она задышала тяжелее.
– Жива, – успокоил ее Стрелковский, все еще поглаживая бледные, какие-то даже синеватые пальцы. Ей побрили голову, видимо, для операции, и смотрелось это страшно. А ведь были длинные тяжелые черные волосы, косу заплетала, закрепляла на затылке.
– Мама, – прошептала она через некоторое время.
– Что? – не понял Стрелковский. Склонился над ней, и Люджина чуть улыбнулась самым краешком губ.
– Маме… позвони, – получился то ли сип, то ли выдох. Вдруг тревожно запиликал один из аппаратов, подскочил виталист, отстранил полковника, в коридоре затопали врачи.
