– Будет сделано, командир.
Марина
Я с кислым видом посмотрела на себя в зеркало. Мало того, что проспала все на свете, так еще и опухшая, помятая, и тело вялое, как поникшая переваренная спаржа. И, похоже, бдение с сигаретами у открытого окна не прошло даром: горло саднило, в груди хрипело, нос был забит, да и глаза блестели как-то лихорадочно, так что, похоже, поднималась температура.
Часы, как свидетельство моей праздности, укоризненно показывали половину третьего дня. Неудивительно, конечно – заснула я после шести, – но первый раз такое было, чтобы меня не смогли поднять ни будильник, ни горничная. Я просыпалась поутру дважды. В первый раз рядом ворочался Мартин – у него непрерывно звонил телефон, – затем ответил, и тон мага из раздраженного постепенно становился почтительным.
– Девочка моя, – он чмокнул меня в макушку, но я только плотнее запахнулась в одеяло, – меня срочно жаждет видеть его величество Гюнтер, и я, как верноподданный, обязан поменять твою теплую постель на созерцание монаршего лица.
– Угу, – простонала я и снова провалилась в сон.
Во второй раз меня пыталась поднять горничная. Я даже выпила чай – она накрыла поздний завтрак. Но поесть не смогла – расчихалась, затребовала салфеток и капли в нос и свалилась на кровать, уплывая в сон. Мария, кажется, говорила, что я обязана присутствовать на посещении раненых и прощальном обеде, но в итоге махнула рукой, попросила разрешения сказать о моем недомогании и ушла.
Раненый меня интересовал только один, но идти с вирусом в лазарет – это надо быть совсем безмозглой. Хотя… можно ведь надеть маску и не заходить в палату, просто убедиться, что он жив.
«Да что с ним сделается, если его Луциус держит».
Накрывающая обед в гостиной Мария сообщила, что семья и гости уже отобедали, а монархов проводили со всеми почестями. Так что наш большой бедлам снова возвращался в состояние маленького и привычного фамильного бедламчика.
– Мария, – попросила я, – после обеда вызови ко мне виталиста и найди медицинскую маску.
Моя горничная – замечательная женщина. Кажется, даже если бы я попросила ее достать мне зуб глубоководной рыбы или личный гонг Его Священства, она бы отреагировала на это таким же каменным лицом и коротким кивком. Мне уже некоторое время казалось, что она подозревает о периодическом пребывании в моей спальне лохматого блакорийца. Во всяком случае, на его шевелюру в прошлый чинный визит, когда мы попивали чай в гостиной, она покосилась с выражением ученика, решившего сложную задачку.
Вяло перекусив супом, я выслушала виталиста: он попытался выжечь вирус, но только ускорил течение болезни – видимо, зараза вцепилась крепко, и проще было переболеть, чем тратить на исцеление большой резерв. Лейб-виталист вызвал врача, и они вдвоем развели вокруг раздражающую суету, закончившуюся выпиской лекарств, которые я и сама знала, и строгим пожеланием не перенапрягаться, лежать в постели и честно отболеть несколько дней.
Я с чистой совестью пообещала, что так и поступлю, выпила жаропонижающее – температура была уже ощутима, а уж нос мой не пробивали никакие капли, – нацепила маску и, чувствуя противную ломоту в костях и стараясь не чихать, поползла в лазарет.
По пути заглянула в бальный зал, впечатлилась. Интересно, хоть один большой праздник у нас пройдет без происшествий? Что у нас там следующее – день рождения Полли? Даже не знаю, что должно случиться, чтобы переплюнуть явление гигантского муравья или массовую драку на коронации Василины, которой предшествовало умыкание Ани.
Я брела по дорожке казавшегося черным из-за облетевших листьев парка, кутаясь от порывов ветра в куртку и обвязав шею огромным шарфом, и мне было одновременно холодно и жарко, сильно лихорадило – лоб был весь мокрый. За мной медленно, подстраиваясь под мой неуверенный шаг, шли охранники. Кажется, идея с посещением Кембритча оказалась глупостью. Но возвращаться не имело смысла – я уже прошла больше половины пути.
«И все равно ты хочешь его увидеть».
Увидеть не получилось. Я несколько секунд пялилась в стекло операционной, пока не сообразила, что он должен быть в реанимации. Пошагала туда, чувствуя, как свербит в переносице и между бровями, и опасаясь: а вдруг он будет в сознании? И увидит, что я пришла? И решит… да что решит-то, черт возьми? Я просто хочу убедиться, что с ним все в порядке, поэтому прекрати панику, Марина!
А вдруг решит, что я простила?
«Но ведь ты и на самом деле простила».
Однако не забыла, что его нужно опасаться. Тем более что он все еще помолвлен с Ангелиной. И спал с Катькой, чтобы выведать информацию о нас. И у меня есть Мартин. И…
«И еще тебе страшно».
– Добрый день, ваше высочество.
– Добрый день. Подскажите, пожалуйста, – голос у меня был замечательно гнусавый, будто я бормотала в бутылку, и дежурная медсестра взглянула на меня с впечатляющей смесью профессионального недовольства и почтительности, – в какую палату перевели после операции лорда Кембритча?
– В восемнадцатую реанимационную, – угрюмо и устало ответила медсестра, – но теперь его там нет.
Ладони мгновенно стали влажными, и я с ужасом поняла, что открываю рот и не могу вздохнуть – словно нахожусь глубоко под водой, и грудь сдавливает удушающей тяжестью, вспарывает изнутри острой, невыносимой болью.
– …Инляндию. Хотя врачи были против! – сурово добавила пожилая медработница.
– Повторите, пожалуйста, – через боль сипло попросила я, ухватившись за стойку.
– Пациента транспортировали в Инляндию по распоряжению ее величества, – недовольно повторила медсестра. – Ваше высочество, – она поколебалась, – позвольте, вас посмотрит врач? Вас лихорадит.
– Благодарю, – просипела я, – меня уже осматривали. Извините за нарушение распорядка.
– Всегда рады помочь, – сдержанно улыбнулась моя собеседница.
Я дошла обратно до своих покоев и рухнула в кровать. Наглоталась микстур, и во рту стало кисло и вязко, задремала. Вирус буйствовал, поднимая температуру, тело ломало, и думать о чем-либо я не могла. Ко мне то и дело кто-то заглядывал, но общение получалось урывками: мозг отказывался соображать, а эмоции сменились болезненным равнодушием.
Очнулась оттого, что мне полегчало. Присмотрелась – рядом сидел Март и держал надо мной руки.
– Я тебя заражу, – сказала я жалобно. С ним можно было пожалеть себя.
– Тш-ш, – прошептал он, – я тут контрабандой. В гостиной твоя горничная, и, если что, полезу под кровать.
Я слабо улыбнулась, шмыгнула носом.
– А вообще у меня абсолютный иммунитет, – добавил он и подмигнул, – так что я могу, ничего не опасаясь, воспользоваться твоим безвольным телом.
– Я измажу тебя соплями, – пообещала я язвительно. Мартин тихо засмеялся, поглядывая на дверь.
– Всегда знал, что ты отличаешься от других женщин. Чем меня только ни мазали, девочка моя красноносая, но ты и тут соригинальничаешь.
