Время шло. Рядом с чумом идола выросла крохотная избушка идолослужителя, ревность которого к своему божеству граничила порой с безумием. Он идола мыл, полировал, а когда увидел, что дерево, несмотря ни на что, начинает чернеть, покрыл его «Пинотексом».
А люди тем временем шли и шли. Несли еду, одежду, украшения, деньги и даже бытовую технику, до которой ханту не было ну совсем никакого дела. Зачем, спрашивается, ему соковыжималка фирмы «Bosh», если в чуме нет электричества? Но тем не менее он дар принял, как полагается, и закопал его вместе с другими подарками, чтобы шайтан мог им пользоваться в своем другом измерении.
Однако далеко не каждый мог запросто подойти к идолослужителю. Он принимал только своих людей. Это могли быть как благочестивые представители северных национальностей, так и их потомки, частенько смешанных кровей. Одно время в близлежащей деревушке молдавско-мансийский брак был вполне обычным делом.
Помогал идолослужитель и высокопоставленным представителям других народностей, ведь согласно северной религии (как, впрочем, и религии вообще) начальство нам дано свыше.
Зато простой русский, в том числе и журналист, доступа к святому месту не имел. «Идите, идите отсюда! — кричал хант представителям местной телекомпании. — Вы всю жизнь проводите в долине смерти. И других за собой тащите!» После этих слов последовала площадная брань, которую телеоператор записал и впоследствии ее могли услышать многие.
Казалось бы, после всего увиденного и услышанного людской поток к этому месту должен иссякнуть. Но не тут-то было. Любопытный народ отныне всеми силами стал стремиться в долину идолов. Теперь считали, что узелок, завязанный на ветках березы, росшей рядом с чумом, обязательно принесет удачу и исполнит любое желание, ведь святое место на то и святое, чтобы помогать грешникам.
Образ пожилого ханта в народе постепенно стал обрастать легендами. Он, мол, матерится, чтобы злых духов отпугнуть. А принимать людей не хочет, потому что все их грехи взваливает на себя. А тот факт, что идолослужитель не пьет спиртное, вознес его на такую вершину почета, о которой многие политики или поп-звезды могут только мечтать.
На этом фоне его согласие на интервью со мной (пусть и коротенькое) было сродни выигрышу в лотерею. Как сейчас помню, пришла моя тетя, способности которой «пробить» что угодно являлись просто фантастическими, и сказала: «Запомни, ты — внучка Верхне-Обского шамана. А если будет хант что-то большее спрашивать про деда, то скажи, мол, духи тебе повелевают молчать».
Разговор с хантом был коротким и убедительным. Деда-атеиста в историю впутывать не пришлось. Оказалось достаточно того, что я прихожусь родственницей Ромке, который выстругал божество, а значит, меня и весь мой род ожидает слава, почет и еще что-то в этом роде.
Хант говорил, а я думала. Почему, интересно, люди так легко создают себе богов и верят в них? И, говорят, будто пророчества шамана сбываются.
Ответ пришел сам собой. Хант повернулся ко мне спиной и стал закапывать в землю новенький калькулятор — это жертвоприношение дочери одного коммунального начальника. Ей после этого жертвоприношения стало легче, сказала, что обрела какую-то внутреннюю гармонию. «Боже мой, — подумала я, — как все с душевным миром просто и понятно».
Мои спутники этой историей, впрочем, абсолютно правдивой, остались вполне довольны.
Обратно мы вернулись в полном изнеможении, не было сил даже разговаривать. Хозяева тут же предложили нам поесть и передохнуть. А когда мы немного перевели дух, воспитанные и образованные москвичи вдруг повели себя не лучшим образом. Узнав, что за девственность Коко Тэтамбой должен родне невесты ящик сгущенки, они подняли его при всех на смех. Ситуация многократно осложнилась тем, что и Тэтамбой, и Коко вполне сносно знали русский язык, как впрочем, и большинство северян.
Надо ли говорить, что ханты обиделись все как один. Сначала вышел на середину чума хозяин, посмотрел сердито в глаза Алексею Юлиановичу, резко повернулся, плюнул в сторону печи и отошел.
— Отвернитесь от них, — скомандовал он остальным.
Все гости от москвичей быстро отвернулись. Затем возле печи постелили большой ковер, накидали туда разных покрывал, громадных пуховых подушек и легли. Мне же было указано на самое уютное место — за печкой на шкурах. Хозяин сразу всем дал понять, что я здесь своя. А то, что все разом прилегли, следует понимать как высшую степень непочитания.
Я сказала ученым, чтобы они уходили подобру-поздорову.
— А как же вы, Арина? — обратился ко мне Алексей.
— А я останусь здесь, меня отсюда пока не выгоняют.
— Значит, тут будет свальный грех, — авторитетно заявила молоденькая ученая девушка. При этом в ее глазах загорелись непонятные искорки.
После ее слов вся экспедиция, ерничая, покинула чум.
Как только они удалились на приличное расстояние, все встали и быстро начали собираться на жертвоприношение лесному духу. Естественно, пошла и я.
Если снежный человек в действительности существует, то он непременно будет в восторге от сушеной рыбы, кедровых орехов, ржаных лепешек и засахаренных ягод, которые ему принесли в немалом количестве.
А если нет, то пусть так все и останется милой северной легендой, где, как и в православии, и в исламе, и в иудаизме, и в других, наверное, религиях, за все хорошее надо благодарить Бога или судьбу. Своему ближнему зла не причинять и просто приветливо относиться ко всем людям, видя в каждом в первую очередь образ Божий, а не гражданина или еще кого-нибудь.
…Когда северное солнце прохладным вечером спускается на тайгу, оно сначала обязательно искупается в Золотом озере, где водятся огромные, величиной с добротную сковородку зеркальные караси, а потом, как капризная модница, надушится сладковато-пряными запахами таежного леса, где смешано все, начиная от болотных лилий и заканчивая сосновыми шишками и молодым камышом. Такой запах забыть или перепутать нельзя.
Я любовалась этой красотой и четко осознавала: мне пора. Завтра на заре с первыми утренними лучами я с разрешения хозяина сделаю несколько фотоснимков, попрощаюсь и уеду к себе домой, в большой серый город — в мир электричества, электроники, сотовой связи и… одиночества.
Всю ночь мы проговорили с хозяевами чума о жизни, любви, политике. Утром я пообещала с нарочными прислать им бинтов, зеленки, шелковой веревки для силков и шампуня, и мы попрощались.
Гостеприимные ханты положили мне в дорогу вяленой оленины, сушеных грибов и уникальное блюдо шакрану — из язычков зеркальных карасей. Считается, что этот продукт укрепляет и заживляет организм.
После операции, кровопотери или другой напасти в тайге первым делом готовят человеку шакрану. Если же после родов у молодой матери по какой-либо причине нет молока, новорожденного тоже кормят шакрану.
…К двенадцати ночи я была уже в Тюмени и все, недавно случившееся со мной, стало казаться не более чем сном.
