Я, счастливая, со здоровым румянцем на щеках, отправилась спать в свою мягкую и уютную кровать.
Боже, как хорошо возвращаться домой! Как хорошо иметь свой дом — теплый и удобный. С этими мыслями я быстро заснула.
А ночью меня снова посетил Саэль. Мой Саэль…
Я так по нему соскучилась, что долго держала его нежные руки в своих ладонях и не хотела их выпускать. И молча, преданно смотрела в его глаза. Будь моя воля, я бы стояла так вечно, честное слово! «Саэль», — затрепетало в груди.
Глава третья
День рождения
— Саэль, — выдохнула наконец я, — мне нелегко без тебя. Ты и только ты можешь понять, как я была несчастна все это время. Какие-то люди крутились вокруг меня, происходили события, но не было самого главного — покоя в моей душе. Впрочем, несмотря на все это, я сейчас почему-то счастлива. Почему так, Саэль?
Он ответил, что покой в душе бывает редко, особенно в нашей земной жизни. Нужно просто научиться терпеть, творить добро, бесконечно прощать всех, кроме себя, молиться и тогда обретешь особую силу, способную двигать горы и океаны.
Но я, кажется, чего-то не поняла или не хотела понимать, ведь я была рядом с тем, кому радовалась душа, а слова и мысли были безразличны.
Саэль бережно взял меня за руку, и мы полетели к бомжу Грише на день рождения.
Этот день я буду помнить вечно.
Гриша нас уже ждал. Он сварил уху на костре, нарезал ломтиками заплесневелый сыр и черствую колбасу, открыл банку грибов, срок годности которых истек еще в прошлом году, нарезал четвертинками полугнилых яблок, правда, гниль он накануне аккуратно вырезал.
Уху Гриша разлил в пустые консервные банки с надписью «Язь в собственном соку», и даже нашлась у него немного скрученная алюминиевая ложка, которую он с торжественным видом вручил мне, а для Саэля припас обломанную по краям морскую ракушку. Сам же уху просто пил, при этом часть ее медленно текла по небритому Гришиному подбородку.
Но тут я по-настоящему удивилась: у Гриши нашлись совершенно новые хрустальные бокалы, в которые он любезно налил нам шампанского. Столом служил перевернутый деревянный ящик из-под керамической посуды, за который мы все вместе сели, подогнув под себя ноги. На той стороне ящика, где сидела я, еще оставалась бумажка с надписью: «Осторожно, не кантовать!».
— Гриша, дорогой Гриша, — сказала я, удобно устроившись, — я хочу поднять тост за то, чтобы твое сердце, твоя душа, твои мысли всегда-всегда, несмотря ни на что, оставались такими же чистыми.
— Прекрасно, принцесса, прекрасно, — согласился бомж.
Мы, мило улыбнувшись друг другу, с приятным мелодичным звоном чокнулись. После закуски я, как любая женщина, начала жаловаться на свою судьбу, сказала, что мне в жизни не хватает гармонии и спокойствия.
— А ты записывай мысли, которые тебе приходят, когда бываешь наедине с собой, — сказал Гриша и вдруг добавил: — Вот недавно, в поезде, тебе пришел чудный стих, почему ты его не записала?
— Я его просто-напросто забыла, — виновато прошептала я, опустив глаза.
— Ты забыла? Запомни, принцесса, такие стихи забывать нельзя! Я их, например, храню в своем сердце как дорогое сокровище.
Гриша посмотрел на меня, как смотрят, наверное, на живых богинь и вдохновенно полушепотом произнес то, что мне мимолетно пришло в голову накануне, когда я возвращалась из поездки и думала о чем-то далеком от стихов:
Если пророк умолк,
Порвите скрипкам струны,
Разведите мосты,
Погасите свечи…
Тихою молитвою
Ночью лунной
Зовите его душу
На встречу…
— Неплохо, весьма неплохо, — сказал Саэль, с улыбкой обращаясь ко мне. — Вот тебе и лекарство от душевной пустоты и одиночества.
— Давай, принцесса, выпьем за тебя и за твои прекрасные стихи, — предложил Гриша и уверенно разлил вино по хрустальным бокалам.
Шампанское щекотало нос, но вместе с тем что-то в его вкусе было необычным; оно пахло мокрым грибным лесом, спелой брусникой и молодой елью.
Внезапно мне стало легко, голова закружилась, глаза закрылись сами собой, и я поняла, что нахожусь в другом измерении. Саэль и Гриша смотрели на меня зачарованно, а я глубоко вздохнула, посмотрела на небо и поднялась высоко-высоко, взмахнула руками, поправила волосы и полетела к яркому лучу света. Струи теплого солнечного воздуха подняли меня высоко над землей.
Я посмотрела вниз и увидела небольшую, невероятно прозрачную речку, на дне которой отчетливо виднелись камни. Я полетела прямо к ней. В водной глади отразилась парящая женщина с распущенными длинными волосами. Я подлетела к самой воде и нырнула. Уверенно проплыла над дном, увидела целое семейство раков, схватила самого крупного за хвост и быстро вынырнула с ним, но потом, немного подумав, отпустила его обратно в реку и снова взмыла в небо.
Вдруг я обнаружила, что могу в воздухе кувыркаться и выделывать разные трюки, а еще, что на мне нет одежды, вместо нее зеленое платье почему-то из мха и березовых листьев, а волосы достают аж до колен.
Вспомнила, что пару дней назад я вывихнула ногу, а сейчас посмотрела, — нога цела и здоровехонька. Я подлетела к ближайшей туче, несколько раз пробежала по ней, посмотрела вниз. Возле большой городской свалки о чем-то оживленно спорили двое мужчин — Саэль и Гриша.
Я полетела к ним — обожаю их разговоры!
— Понимаешь, — горячо жестикулируя, говорил Гриша, — любовь в мире людей — это всегда страдание. Исключительно всегда. Тебе кажется, что ты не видишь минусов в любимом человеке, а сознание, или, если хочешь, подсознание, тем временем фиксирует его сморкание, волосы под мышками. Ты любишь за щедрость, а она, эта щедрость, оказывается, на всех распространяется — на братьев, сестер, родителей, подруг, проводницу Тосю… Ты любишь за справедливость, а твоя любовь говорит друзьям о твоей жадности и черствости… С плотскими делами еще хуже!
В нашем городе живет весьма образованная и ухоженная женщина — назовем ее К., которая устала от грубого общения с местными мужчинами. Все ей казались беспросветными хамами и тупицами. Дай, думает, выйду замуж за иностранца. Это оказалось возможным, тем более что один негр ею очень заинтересовался. Любовь, понимаешь, когда не надо, бывает слепа. А негр, между прочим, оказался очень хорош. И в финансовых делах преуспел, и — извиняюсь перед дамой — в постельных тоже.
В общем, почувствовала она себя с ним женщиной. В большой степени этому помогли огромные букеты лилий, роз, гвоздик и хризантем. А когда случалось, что в нашем холодном городе он садовых цветов не находил, покупал необычные комнатные — каллы и цирерии.
Вскоре он предложил К. выйти замуж и уехать к нему на родину. Женщина, сердце которой к этому времени растаяло, как пломбир жарким днем, согласилась. Теперь уже она в любви и счастье была уверена на все сто.
