До самого виска, оказывается, полсантиметра не хватило.
Виктор, не помня себя от радости, три банки тушенки за один раз съел, а потом лег и прямо в блиндаже, на сырой земле, уснул как убитый, подложив руку под голову. Он твердо был уверен, что друг выживет, потому что по-другому и быть не могло.
Их связывало слишком многое. К тому же Виктор знал, что у Сережи есть девушка и она ждет его. И он, Виктор, а не кто-нибудь, будет свидетелем на свадьбе, это уже давно решено. Спокойным, безмятежным, здоровым сном солдат отмечал новость о выздоровлении друга.
Тот день запомнили оставшиеся в живых ребята еще тем, что Виктор во сне улыбался совсем как маленький ребенок. Они смеялись над ним, щекотали его подбородок травинкой, а он все равно спал и улыбался. Снова в сердцах поселилось чувство легкости и предвкушения чего-то хорошего.
Домой, на «гражданку» полетели письма, что один боец случайно получил ранение, но будет жить, кормят хорошо и погода замечательная, как на курорте.
Еще через два дня Сережа пришел в сознание, впрочем, лучше бы не приходил. Их месторасположение плотным кольцом окружили «чехи», и нужно было срочно скрываться в горах.
Приказано брать только оружие… кто сколько сможет.
— Товарищ командир, а можно я с собой Дробышева возьму? — спросил Виктор.
— Нет! — последовал резкий как удар ответ.
Виктор склонился над раненым другом.
— Ну давай, держись…
— Слышь, добей, а?.. Я прошу, как человека прошу, слышь?..
— Нет, ты это… совсем того, что ли? Мы же с детства с тобой.
— Ты что, Вить, хочешь, чтобы меня «чехи» поимели, что ли?.. Куда я потом, а? Ты, старик, не оставляй меня. Смотри, я как человека тебя прошу, слышь? Не оставляй! Я же мужик, мужиком родился и мужиком умереть хочу.
Возникла тяжелая тишина, оба понимали, как опасно их положение. И промедление. Изощренные пытки чеченских бандитов были известны исключительно всем солдатам, правда, сибирякам пока только понаслышке.
Но каждый думал про себя одно и то же: меня это не коснется никогда. Каждый втайне надеялся на удачу или… быструю, безболезненную смерть. А попасть в плен означало хуже даже самой долгой и мучительной смерти.
Виктор закурил. Курил долго. И когда уже прогремела команда «Уходим», срывающимся голосом, стараясь не глядеть в глаза, прошептал:
— Ну, Серый, пока, что ли… — Взял нож и аккуратно перерезал горло Сереже.
Резня в ту осень была большая. Цинковых гробов на всех убитых не хватало, потому многих пришлось хоронить прямо на местах боев. Из двадцати одного солдата-срочника, приехавших из-за Урала, осталось в живых лишь семь.
Бандиты старались стрелять русским прямо в пах. А те, все как один, после такого ранения добивали себя сами как могли, ни на секунду не задумываясь, что родственникам они нужны живыми, — пусть и покалеченными, но обязательно живыми. Но так уж, видимо, устроен этот мир, что для большинства мужчин позор хуже смерти. Потому на смерть шли без страха, осознанно, а иногда даже с улыбкой.
Марш-бросок, который совершала группа Виктора сразу после случившегося, оказался затяжным. И хотя боевое задание хранилось в строжайшей тайне, ребят на пути уже поджидали две засады. В предательство тогда никто из солдат не верил, думали о случайных совпадениях.
Виктор вырвался из ада только с двумя бойцами, остальные погибли быстро и нелепо, часть попала в плен. Еще неделю выжившие очумело петляли по незнакомым чеченским болотам, прячась в кустах от каждого шороха и питаясь сырыми лягушками: спички промокли, зажигалки быстро кончились. Начался сезон дождей, и сухая твердая местность стала слякотно-холодной. В то, что солдаты вернутся живыми, не верил, похоже, никто. И когда они пришли в свою часть, комдив здорово удивился:
— Вы выжили? И вышли? Но это же, елки-палки зеленые, нереально! Как?
А про засаду было сказано следующее:
— Не было там никакой засады, мы «чехам» специально коридор открыли, у нас же приказ из центра, все об этом знают…
Виктор тогда первый и последний раз в своей взрослой жизни заплакал. Плакал горько и долго, как плачет нищий, у которого отбирают самое ценное. А потом ушел за казарму и закурил. Курил тоже, как никогда, долго.
С этого дня, казалось, он перестал понимать смысл происходящего. Но если бы только он один. Бойцы были уверены, что их хотят убить только на том основании, что они русские солдаты. Причем, похоже, хотят убить свои. Спрашивается, зачем?
Ответы приходили самые разные, от чего настроение у служивых было подавленное: хотелось все происходящее вокруг забыть раз и навсегда. Кто-то из рязанских придумал в блиндаже гнать самогонку. Идея пошла на «ура». Но самогонка быстро закончилась, а выстоять положенное время другой порции браги бойцы не дали — пили так. От этого в казарме уже больше недели стоял сладковато-пряный запах, причину которого так и не смог выявить никто из комсостава. Солдаты не лыком шиты, они фляги с брагой закапывали в теплую землю до самого основания, а выкапывали, когда уже были уверены в ее готовности.
В столовой — в это трудно поверить — давали сырую нечищеную картошку.
Ситуация непростая. Повариха-чеченка состояла, как принято говорить на суконном армейском языке, в интимных отношениях с некоторыми офицерами, а следовательно, могла себе позволить многое. Попробовал бы кто-нибудь на нее пожаловаться! В армии действуют свои законы, не всегда соответствующие Конституции, как впрочем, и здравому смыслу.
Все разрешилось, когда за очередным трупом приехали убитые горем родители. Мама, души не чаявшая в старшем сыне, зашла в солдатскую столовую посмотреть, чем питался ее ребенок, перед тем как уйти из жизни, попробовала картошку и… бросила ее прямо в лицо поварихе. Та вспыхнула от возмущения, но женщина, которая на чеченской земле лишилась счастья, решила идти до конца. И пошла с сырой картошкой… к комбату.
В общем, он и сам догадывался, что между офицерской и солдатской столовой существует большая разница, но чтобы давать молодым людям сырую картошку?.. Такое ему и в голову не могло прийти.
Зато потом ужин в солдатской столовой оказался вполне съедобным. Солдаты, соскучившиеся по горячей еде, были невероятно счастливы, наворачивая хорошо проваренную гречневую кашу с маслом. Много ли военному люду надо?
Узнав о случившемся, односельчане поварихи запретили ей под страхом смерти работать в столовой. Конфликты с русскими военными, которые рисковали ради них своей жизнью, им были ни к чему.
С тех пор солдаты сами стали готовить себе еду. На полевой кухне дежурили охотно по очереди.
На станции в Тюмени Виктора встречали мама, сестра и соседи — Сережины родители.
Им пришла похоронка, мол, пропал без вести. А их, как это бывает, интересовало очень многое: если погиб сыночек, то как? Можно ли по-христиански похоронить? Что он говорил, когда видел последний раз Виктора и случайно не предчувствовал ли неладное? Ведь у Сережи очень хорошо была развита интуиция. А может, зря они так переживают, вдруг он в чеченском плену томится, а родителей волновать не хочет? Где им, простым людям, выкуп взять в случае чего? (Если бы они только знали, что хуже чеченского плена ничего не бывает…)
