Марат дернулся, отрывисто пробормотал что-то по-французски. Приглядевшись, она рассмотрела, как лихорадочно движутся под тонкой кожей век его глаза.
– Шшшш… Тише, все хорошо, – шепнула она и прикоснулась ладонью к его скуле, успокаивая.
Он проснулся мгновенно. Еще не открывая глаз, резко рванулся вперед, больно заломил ее руку, перевернул навзничь, навалился сверху, рвано дыша сквозь зубы. Правая рука выхватила пистолет – кажется, он оставил его на тумбочке у кровати, – и Рита почувствовала, как к затылку прижимается холодное дуло. Весь маневр не занял и нескольких секунд.
Рита собрала все самообладание, чтобы не вскрикнуть, не забиться под ним. И лишь ровным, подчеркнуто спокойным тоном произнесла:
– Марат, это я. Рита. Все в порядке.
Еще несколько секунд он сжимал ее, тяжело дыша. Затем, придя в себя, ослабил хватку, выпустил ее, откатился в сторону и сел на постели, закрыв руками лицо.
– Господи, – простонал он сквозь сжатые зубы.
Рита пошевелилась, села на постели, потирая ушибленную руку. Прикоснуться к Марату она все еще не решалась.
– Тебе приснился кошмар, – тихо объяснила она. – Я хотела…
– Я чуть тебя не пристрелил, – замотал головой он. – Мать твою, Рита, это была очень плохая идея – позвать тебя сюда, остановиться тут вместе… Прости. Завтра утром мы поменяем твой билет. Мне нельзя было…
– Перестань!
Она спрыгнула с кровати, подошла к нему и присела на корточки у его ног, обняв руками его колени.
– Я никуда не уеду, ты же знаешь…
Он отнял руки от лица, опустил пистолет на тумбочку. Рита провела ладонью по его мокрому от пота лбу, потянула на себя, заставляя его уткнуться лицом ей в шею.
– Бедный мой, хороший мой, что с тобой сделали…
– Никто ничего со мной не делал! – вырвался из ее рук Марат. – Это я сам. Я изменился, Рита, ты ничего обо мне не знаешь. Мы семь лет не виделись, и ты не понимаешь… Тебе просто опасно со мной оставаться.
Рита медленно усмехнулась:
– Может быть, ты и изменился, но я-то – нет. И, если помнишь, ничего привлекательнее слова «опасно» для меня просто не существует.
Он до боли стиснул ее руки, качнул головой:
– Это невозможно. Я должен заставить тебя уехать.
– Попробуй, – лукаво улыбнулась она.
Конечно, Марату не удалось переубедить ее, и за несколько дней Рита научилась справляться с его ночными кошмарами. Научилась будить его тихо и осторожно, не вызывая паники, аккуратно возвращая его в реальность.
– Ты здесь, со мной. Все хорошо. Война далеко. Нам ничего не угрожает.
Ей нравилось видеть, как постепенно разглаживается его лицо, уходит тревога, расслабляются сжатые в узкую полоску губы. А глаза наливаются спокойной прозрачной лазурью. Нравилось наблюдать за ним на пляже – как он подходит к воде, медлит у самой кромки, расправляет плечи, а потом, в одну секунду сорвавшись, бежит в глубину, разбрасывая синие брызги. Какое сильное и легкое у него тело, как перекатываются под темной от загара кожей бугры мускулов. И весь он, загорелый, искрящийся каплями воды, движущийся сильно и ловко, напоминает какое-то удивительное морское животное, одновременно могучее и гибкое. Как он ловит ее в воде и прижимает к себе, мокрую, соленую, жадно ищет ее губы и целует так, как будто ему не хватает дыхания.
– Ты был на море раньше?
– Был. Много раз. Знаешь, на африканском побережье закат совершенно оранжевый. И море похоже на апельсиновый сок. А на Корсике по вечерам море отливает сиреневым.
– Что ты там делал? Расскажи мне!
– Не могу.
– Да, понимаю. Я же говорила тебе тогда, что ты еще будешь на море. Помнишь, мы мечтали?..
– Помню. Нам с тобой давно пора запретить себе мечтать. Каждый раз это выходит нам боком.
Ей не хотелось ни о чем думать, ничего решать. Эти золотые, жаркие, наполненные солнцем и зноем дни были как вырванный у судьбы отпуск, украденный кусочек рая. Она давно перестала надеяться, что когда-нибудь снова увидит Марата. И теперь отчаянно боялась поверить в реальность происходящего, а тем более в то, что у этого чуда может быть хоть какое-то продолжение. Они избегали говорить о будущем, словно оба боялись испортить все, сломать то хрупкое равновесие, которое установилось после первой их проведенной здесь ночи. Как будто, если не упоминать того, что придется возвращаться, этого никогда не случится. Каждый раз, когда в разговоре они случайно натыкались на что-то болезненное, что-то, что могло вернуть их в реальный мир, разрушить обретенную идиллию, оба, словно сговорившись, обрывали диалог.
– Так, значит, если бы ты дозвонился до меня тогда, ты бы вернулся?
– Не знаю… Я понятия не имел, что делать дальше. Ты не представляешь себе эту жизнь – оторванную от всего мира. Иногда и впрямь начинаешь верить, что ничего, кроме легиона, не существует…
– Господи, если бы только Левка ответил на звонок… если бы я…
– Рита, это ничего бы не изменило. Мы сами делаем выбор. И моя жизнь, и твоя сложились так, как должны были сложиться. Других вариантов просто не было.
– Марат, я… Ладно. Куда сегодня пойдем ужинать?
«Мальчик мой, любимый мой… Ты так устал от всего этого… Я бы бросила все ради тебя. Всю свою нелепую никчемную жизнь. Эту вечную погоню за адреналином, опасностью, яркими впечатлениями. Все свои жалкие, никому не нужные творческие потуги. Зачем мне все это без тебя? Я бы все оставила, если бы ты только попросил. Но ты никогда не попросишь».
Она все-таки не выдержала и задала сакраментальный вопрос. Однажды в полдень, когда все вокруг, казалось, звенело от зноя. Они с Маратом брели по мощенной плитками извилистой дорожке парка у отеля, между слишком ярких тропических цветущих кустов. Здесь, под раскидистыми ветками, под широкими листьями пальм плавилась блаженная тень. Солнечные лучи просачивались сквозь листву, и на серых плитках под ногами дрожали пятна света.
Из буйных тропических зарослей вдруг выбрался щенок – забавный беспородный малыш, одно лохматое ухо было прижато к голове, другое задиристо торчало вверх. Откуда он только взялся здесь, в этом вылизанном дорогом отеле?
Щенок несмело ступил неловкими лапами на дорожку, покосился на Марата и вдруг, прыгнув, легко ухватил зубами край штанины его белых брюк. Радостно заворчав, потянул в сторону и снова вскинул глаза, призывая поиграть с ним. И Марат, легко рассмеявшись – совсем как раньше, – присел на корточки и принялся трепать незнакомую псину за уши, чесать бархатное брюшко, гладить спину. Рита, замерев на месте, смотрела на него, боясь дышать, чтобы не спугнуть это почти забытое беззаботное выражение лица. Он был так похож сейчас на себя прежнего, на мальчишку из бандитского района, умело скрывающего за приблатненными грубоватыми повадками свою удивительную доброту, отзывчивость, преданную и ласковую натуру. Вечно к нему липли все живые существа – кошки, собаки, раненые птицы – заброшенные звереныши, от природы умеющие чувствовать за нелепыми человеческими масками истинную натуру.
