— Ты никогда не пропускал того, что напечатано мелким шрифтом.
— Теперь я читаю и между строк. Ты написала изумительный текст, Сара, но я не готов играть ту роль, которую ты мне назначила. Пока не готов. Я теперь очень придирчиво выбираю роли и не играю того, что мне не по душе. Ты права, это не трагедия, но, слава богу, и не фарс. Это просто старая, старая история…
— Совершенно верно.
— Я тебя внимательно выслушал. Но это ничего не изменит. А я вот изменился. — Он опять откинулся на спинку стула. — Можете больше не беспокоиться, в случае чего мы сами вас побеспокоим.
Сара не шелохнулась.
— По крайней мере честно, — сказала она. — Могу я узнать, каковы мои шансы?
— Шансы довольно велики. Не меньше, чем у других.
— Спасибо на добром слове.
Эд смотрел ей прямо в глаза.
— Я предупреждал, что за утешением лучше обратиться к священнику.
— Тем не менее ты выслушал мою исповедь.
— Это все, что я смог для тебя сделать.
— Смог или захотел?
— Это как посмотреть.
— Ты имеешь в виду — посмотреть на Джеймса?
Он пожал плечами.
— Можно и так сказать.
— Я ведь тоже изменилась, — сказала Сара. Она взяла меню и протянула ему: — Ладно, давай сменим тему. Что ты будешь есть?
* * *
Сара заканчивала подписывать адрес на пакете, и вдруг кто-то поцеловал ее. в макушку.
— Для Рождества рановато, день рождения у меня уже прошел, так кто же тогда счастливый получатель этого подарка?
Она с улыбкой взглянула на сына, лукаво смотревшего на нее сверху вниз.
— Привет, дорогой. Я и не слыхала, как ты подъехал.
— Потому что я и не подъезжал. У моего старого драндулета полетел последний цилиндр. Меня Памела подвезла.
— А где же она?
— Ей некогда. Умчалась к своим старикам. У них ждут гостей на уик-энд. Ей надо их развлекать. — Джеймс пристроился на краешке стола — так, чтобы видно было лицо матери. — Ну что? Как дела? Что новенького?
— Новостей полно. Мне надо тебе кое-что сказать.
— Вот как? Случилось что-то необыкновенное?
— Да нет.
— Похоже, ты встретилась с призраком.
— Пожалуй.
— А как, кстати, прошел традиционный сбор?
— Великолепно. Это был самый лучший праздник из всех.
— В самом деле? — Он пристально посмотрел на мать. — С тобой, кажется, действительно произошло нечто необычное. Ты сама на себя не похожа. Прическу, что ли, сменила? — Он нежно провел ладонью по ее щеке. — Может быть, какие-нибудь добрые новости о па?
— Нет, отца это не касается, — осторожно сказала Сара.
— Так в чем же дело? Не томи.
Сара посмотрела на бандероль, повернула ее так, чтобы Джеймсу виден был адрес, и придвинула к нему. Джеймс удивленно поднял брови.
— Так-так, — сказал он. — Так вот почему в субботу у нас состоялся самый лучший из праздников!
Он с осуждением взглянул на мать.
— Да.
— И ты уже шлешь ему подарки?
— Только переснятую фотографию из альбома.
— Которая у тебя случайно оказалась под рукой.
— Да.
— Понятно. Документальное свидетельство, — холодно сказал он. — Готов держать пари — он здорово удивился.
— Да.
— А что еще можно о нем сказать?
— Он почти совсем не изменился.
— Чего нельзя сказать о тебе. Тебя просто всю перевернуло. Я сразу понял, что-то не так… Значит, дело в нем.
— В нем.
— Так, так, так, — с нарочитой небрежностью произнес Джеймс. — Теперь, значит, мы лихорадочно перелистываем старые альбомы, ворошим память. Что же ты сразу не сказала?
— Я собиралась.
— Еще бы! Знаешь, я бы чего-нибудь выпил. А ты?
— И я. Налей мне шерри.
Джеймс принес бокалы, один поставил перед матерью, пододвинул кресло и сел напротив нее.
— Ну, я устроился и готов слушать. Итак, мы начинаем?
Сара рассмеялась.
— История будет забавной?
— Вряд ли. Я смеюсь потому, что всегда знала, как ты на него похож, но после того, как увидела его снова, поняла, что ваше сходство просто поразительно.
— Значит, это будет история о призраках.
— Зря ты так веселишься, Джеймс.
Джеймс пожал плечами.
— Судя по всему, он человек цивилизованный. Это внушает оптимизм.
Серьезный взгляд матери смутил его.
— Он полковник американской авиации.
— Боже милостивый! Один из тех, кто готов в любой момент поднять в небо бомбардировщики с водородными бомбами.
— Он сотрудник американского посольства в Лондоне.
— Тогда он действительно должен быть прилично обтесанным, не говоря уж о множестве других достоинств, которыми он обладает, если сумел произвести на тебя впечатление.
Льстивый комплимент был слегка подпорчен ядовитым тоном, которым он был произнесен.
— Ну давай же, выкладывай! — нетерпеливо торопил Джеймс. — Ты же умираешь от желания поделиться.
Сара рассказала ему все. Он слушал молча, потягивая из бокала, и, когда Сара умолкла, улыбнулся улыбкой Эда.
— Да, просто сказка братьев Гримм, — резюмировал Джеймс.
Сара, чувствуя его замешательство, со смехом сказала:
— Вот и он отреагировал точно так же.
— Да, ему, наверно, было что сказать. По тебе видно.
— Неужели?
Джеймс нахмурился. По его виду Сара поняла, что чем-то обидела его. Джеймс не мог скрыть удивления и досады. Он впервые увидел мать как женщину — не мать, но женщину, которая может чувствовать эмоциональное и сексуальное влечение к мужчине. И это ему не нравится. Совсем не нравится. Он вырос рядом с матерью, которая давно похоронила сексуальность вместе с любовью, и вот теперь гробницу открыли, а в ней, оказывается, скрывалась прекрасно сохранившаяся женщина из плоти и крови. Это поразило его до глубины души.
— А что же он? — с неприятным ударением на последнем слове спросил Джеймс. — Он чувствует то же, что и ты?
— Да.
— Ничуть не угас? — недоверчиво переспросил он.
Сара промолчала.
— Все страньше и страньше, — процитировал он «Алису в Стране Чудес». Верь не верь, а правда глядит прямо тебе в глаза, струится от сияющего лица матери, так неузнаваемо преобразившейся в мгновение ока. Благодаря некоему Эдварду Джеймсу Хардину, полковнику Военно-воздушного флота США, ветерану Второй мировой войны, бывшему пилоту «Девушки из Калифорнии» и «Салли Б.», человеку с фотографии, которую мать хранила в потаенной шкатулке у себя наверху, а также в своем сердце. И вот он вернулся и открыл это сердце своим ключом.
