Если группа фламандских провинций в Бельгии насчитывает на одну и ту же цифру населения больше смертей, чем группа валлонских провинций (где говорят по-французски), то причины этого могут быть тоже только социальные, потому что «эти бедные фламандцы» насчитывают еще и большое количество умалишенных, убогих и неграмотных. Бертильон так глубоко верит в преобладание общественных причин даже в деле смертности, что, по его мнению, общество могло бы и должно было бы действовать в пользу уменьшения ежегодной доли смертности, которую несут известные страны нашей территории.
Еще поучительнее было бы сравнение календарей преступности и рождаемости. Если в одной из статистических таблиц вы прочтете, что maximum законных рождений падает на февраль и март и minimum – на июнь, июль и декабрь, не старайтесь объяснить эту разницу влиянием возбуждаемой весной похоти (дети, рожденные в феврале, были зачаты в мае) и охлаждающим действием осени (дети, рожденные в июне и июле, были зачаты в сентябре и октябре). Прежде всего это толкование не объясняет ntinimum’a рождений в декабре, которым соответствуют зачатия в марте, то есть в Великий пост; здесь дают себя чувствовать религиозные обычаи – в католических странах в это время года не венчаются. Затем, de Foville сообщает, что в Скандинавских землях maximum и minimum уже не те, и это зависит, говорит он, от того, что в этих странах «наиболее трудовые для сельского населения периоды совпадают с иными временами года, чем во Франции».
Причины этих явлений, таким образом, гораздо более экономические, чем физические.
Между рождаемостью и климатом можно было бы установить довольно определенную связь, так же, как между преступностью и климатом, и даже подобную же связь, потому что обилие фактов, как и частота кровавых убийств, совпадают в наше время, в виде естественной компенсации, с пребыванием в теплых климатах.
Большинством экономистов (Мальтусом, Тальквистом) признано теперь, что, в сущности, только социальные причины дают ключ к объяснению роста населения.
Но мне могут сказать: как же объяснить изменение цифр рождаемости параллельно с изменениями известных физических причин, и как объяснить разницу процента увеличения рождаемости у различных рас?
На этот счет мы ограничимся обнаружением одной неясности. Причинами высокой рождаемости в Англии и низкой во Франции нельзя считать особенности англосаксонской или кельтической расы. В Ирландии кельты очень плодовиты, так же как французы в Канаде
[43].
Всякая раса, проходя через известные фазы цивилизации, переживает несколько последовательных периодов плодовитости и бесплодия.
Достаточно какого-нибудь завоевания, открытия новой земли или нового рода пищи, чтобы пробудить от летаргии самую бесплодную нацию и сделать плодовитой даже ее старость
[44].
Если есть какое-нибудь влияние, являющееся, по-видимому, исключительно физиологическим, то таково открытое статистикой влияние среднего возраста брачующихся, родителей и преступников на заключение браков и на преступления. Однако что касается рождений и браков, то мы, несомненно, знаем, что степень цивилизации играет преобладающую роль среди причин, определяющих средний возраст, в каком вступают в брак и имеют наибольшее число детей
[45].
Экономические соображения, нравы, понятия, искусственно развитые потребности берут в этом случае верх над естественными импульсами. В Китае, где неженатый молодой человек 20 лет вызывает удивление, и где существует поговорка, что «бездетный человек – яблоня без яблок», население неизбежно должно увеличиваться скорее, чем во Франции, где считается неприличным жениться раньше 30 лет в среднем, и где разве только из жалости не смеются над теми, у кого больше чем трое или четверо детей. Если максимальный возраст для бракосочетаний и деторождения определяется, таким образом, социологическими причинами, то почему не может зависеть от них также и возраст для maximum’а различных преступлений? Возрастающая ранняя возмужалость наших юных убийц как нельзя лучше подтверждает этот взгляд, который и помимо этого доказан статистикой, преимущественно интернациональной.
Возраст максимальной преступности, в среднем 25-летний, сильно колеблется в зависимости от страны и эпохи. Цивилизация стремится ускорить его наступление, и раса не играет здесь, по-видимому, никакой значительной роли. Пропорция несовершеннолетних преступников на сотню общего числа преступников в Пруссии равняется 2, во Франции – 10, в Италии – 8, и Бельгии – 20 и в Англии – 27; две последние цифры в сравнении с предыдущими вполне опровергают, заметим мимоходом, распространенный в обществе предрассудок о запоздалом развитии темперамента северян, но прибавим, что пропорция преступлений, совершенных малолетними в Англии под влиянием воспитания, стоит на пути к уменьшению, в то время как во Франции она все возрастает; это тем более прискорбно для нас, что относительное число несовершеннолетних вообще благодаря бесплодию французских браков у нас понижается.
Но когда такое сильное естественное влияние как влияние возраста само поглощается или зачастую извращается социальными причинами, то как усомниться в том, что гораздо более ничтожные влияния времени года, часа, дня и т. п. могут измениться или совсем исчезнуть под влиянием окружающего общества?
