Книга Вера, надежда, любовь, страница 25. Автор книги Вера Колочкова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вера, надежда, любовь»

Cтраница 25

– Слушайте, девчонки, а не махнуть ли нам на недельку на море? Ты куда хочешь, Варька?

– Давай в Турцию! Ой, нет, лучше на Кипр! Мам, давай на Кипр, а?

Маша лежала, согреваясь их рыжим уютным теплом, как птенец в гнезде, впитывала его огромными порциями, чувствуя, как заполняется им внутренняя гулкая холодная пустота, как с благодарностью возвращается на место согретая родным рыжим теплом душа, не обремененная больше ни чувством вины, ни безнадежной любовью, ни мучительной дружбой. Не хотелось ни шевелиться, ни разговаривать – только бесконечно качаться в волнах искренней и преданной любви, ценнее которой нет ничего на свете.

От звука заверещавшей телефонной трубки гулко забилось сердце, словно испугавшись за свой хрупкий, не до конца созревший покой. «Кто это? Зачем? Не хочу… – быстро промелькнуло в голове. – Оставьте меня, я не хочу к вам больше!»

Семен с сожалением оторвал от нее руку, потянулся к трубке.

– Привет, Сенька, привет… – услышала Маша его недовольный голос. – Нет, Сенька, не позову. А вот так. И не ори на меня! – И после долгой паузы тихо добавил: – Да пошел ты со своей правдой… Она меня любит. Я знаю. Не звони сюда больше, понял?

Снова его твердая надежная рука легла на нее и Варьку, обнимая, любя и защищая.

– Так о чем это мы, Варька? Ах да… Слушай, а может, в деревню махнем?

– Можно и в деревню…

Их голоса еще долго доносились до нее как будто издалека, как тихая и сладкая баюкающая мелодия, пока она не провалилась наконец в глубокий здоровый сон, каким спят самые счастливые женщины.

Во дворе Машиного дома, сидя в своей красной «девятке», безвольно сложив руки на руль и уронив на них русую голову, горько плакала Ленка. Наплакавшись, решительно выпрямилась, откинув со лба прилипшую мокрую от слез прядь. Приведя перед зеркалом заднего вида в порядок лицо, быстро поехала в сторону центра, к ресторану «Океан» – бороться за свой кусок копченой колбасы.

…И мать их Софья
Соня

Соня с трудом выбралась из привычного, уже навязчивого сна, который повторялся довольно часто, был странным, тревожным и необъяснимо тягостным. Во сне она мучительно что-то писала, вернее, пыталась писать. Отчего-то знала – так надо. А что именно должно было родиться из мук творчества – роман, повесть или рассказ, – так и не могла в момент пробуждения вспомнить. Нет, поначалу все было здорово, конечно, – сонные образы получались красивыми, точными, емкими, сверкали готовыми фразами, торопливо цеплялись одна за другую, образуя некую целостность, вызывая ощущение острой необходимости их записать. Скорее, скорее записать! Звонкое такое стремление, счастливое, похожее на прыжок в небо. Аж дух захватывало! А потом… Потом – полный провал. Конец. Вернее, начало сонного кошмара. Вот она садится, суетится памятью, берет перо и бумагу… И – стоп. И нет ничего. Из-под руки выползает грязное месиво из длинных сложносочиненных бессмысленных предложений, уродливых, нечитаемых, невнятных, больше похожих на бред сумасшедшего. Но образы-то были, точно были, хоть разорвись там, во сне! Она и разрывалась от раздражения, от тяжкой муки, просыпалась в холодном поту. Да еще и конец последнего предложения в момент пробуждения надолго застревал в голове, часто возвращался в течение дня, удивляя своей убогой словесной сумбурностью. Зачем ей так часто снится этот мучительный литературный бред, она не понимала. Графоманией не увлекалась, и не пыталась даже. Кому рассказать – засмеют. Может, читать на ночь меньше надо? А может, и впрямь ее душа творчества требует? Хотя чего ей, душе, вдруг творчества захотелось – в такой-то момент…

Странно, как это ей вообще удалось заснуть этой ночью. Вернее, уже под утро, поскольку ночью ни Соня, ни три ее дочери не спали, а занимались каждая, собственно, своим делом. Соня или плакала, громко, с истерикой и причитаниями, или сидела, замерев, как сова, с широко открытыми пустыми глазами, а ее девочки – Мишка, Сашка и Машка – кружились вокруг нее испуганным хороводом с валерьянкой, мокрым полотенцем да сладким горячим чаем. Причина суматохи была банальной – от нее, от Сони, вчера ушел муж, Игорь, отец семейства, надежда и опора, добытчик и хранитель покоя, каменная стена, столько лет дававшая Соне надежную защиту. Наверное, было уже или очень позднее утро, или полдень; даже через натянутое на голову одеяло Соня слышала щебет птиц, чувствовала теплые лучи солнца, заполнившие комнату, ощущала веселые апрельские позывные, навстречу которым еще несколько дней назад легко соскочила бы с дивана, включила громкую музыку, вместе с первым глотком кофе услышала б в себе знакомую радость беззаботности нового дня. Все кончилось катастрофой, поезд ее жизни сошел с рельсов, перевернулся. Она умерла, ее раздавило, разрезало на части, и при чем тут пробивающееся сквозь щели в одеяле солнце, при чем тут чириканье весенних птиц за окном, и ветер, ворвавшийся в открытую форточку и так некстати принесший с собой чувственные запахи теплой земли и прелых прошлогодних листьев?

Она не понимала, сколько времени лежит так, боясь пошевелиться. Как она ни старалась, все никак не удавалось примерить ситуацию на себя, слишком странно и нелепо по отношению к ней, к Соне, проклятая ситуация выглядела. Киношной какой-то, книжной, надуманной была ситуация. Это там с брошенными мужьями женщинами начинают происходить всяческие чудеса: поплакав чуть-чуть, они красиво и гордо вскидывают голову, обретают себя заново, потом идут делать сумасшедшую карьеру, потом обязательно встречают новую красивую любовь – лучше прежней. Нет, это все не для нее… Она не готова, она абсолютно не готова, она будет так тихонько, затаившись, лежать, может, все само собой как-то и утрясется, разрешится, может, сейчас придет Игорь и все объяснит, и они посмеются все вместе, и забудут эти последние тяжелые для всех дни. А иначе и быть не может! Игорь же понимает, что она другая, не как все те женщины, которые обретают себя, делают карьеру, встречают новую любовь и далее, как говорится, по тексту…

И зачем она затеяла этот Мишкин день рождения! И дата у нее не круглая – двадцать три года, и не любит ее старшая дочка лишнего к себе внимания, и имени своего французского стесняется. В самом деле, ну какая она Мишель? Высокая, плотная, неуклюжая, с тяжелой походкой, вся в отцовскую медвежью основательную породу. И профессию себе дочь выбрала скучную – училась на факультете бухгалтерского учета в Финансовом институте. Училась, правда, хорошо, тянула на красный диплом. На день рождения пришла вся ее институтская группа – пятнадцать дружных хохотушек, радующихся поводу лишний раз повеселиться, потанцевать, поболтать. Сколько ни напрягала потом Соня память, а так и не смогла вспомнить лица той девочки, Эли, которая фактически увела за собой с того дня рождения Игоря, ее мужа. Вот так легко и просто увела, не приложив особых усилий, не напрягаясь. Еще фамилия у нее такая специфическая… У нее даже мысль тогда промелькнула, как удачно содержание совпало с формой… Нет, а правда, какая же у нее фамилия, у этой юной незадачливой совратительницы?

Вспомнила! Бусина у нее фамилия. Маленькая круглая бусина, без всяческих опознавательных знаков и отличий. Весь вечер с такой бок о бок просидишь, потом на улице встретишь и не узнаешь. Она бы – точно не узнала. А Игорь… Игоря с того самого дня она больше не видела. Ушел провожать Мишкиных гостей и больше не вернулся. Первые три дня она и не беспокоилась – мало ли, может, халтура какая подвернулась. Она вообще никогда не волновалась по поводу его длительного отсутствия. Так заведено было давно, с тех самых пор, как Игорь, потеряв постоянное место, стал заниматься частным извозом. Иногда и машину чью-нибудь подряжался перегнать в другой город. Всякое было. Можно сказать, он даже преуспел на этом тяжком поприще, то есть денег получалось добывать даже больше, чем на пресловутом и уныло «зарплатном» постоянном месте. Не пришел домой ночевать – значит, образовалась долгая поездка, значит, будут деньги. Такая вот у них меж собой была принята незыблемая установка. Даже мобильная связь в эту установку не вписывалась – не любил Игорь возиться с телефоном. И ей тоже казалось – так лучше. Незыблемость лучше любой мобильности. Другие скажут – ненормальная установка, очень странная и неправильная. И для нее, как для мужней жены, страшно легкомысленная. И тем не менее – было именно так, уже сложилось со временем, затуманилось привычкой к отсутствию беспокойства. Так прошли первые три дня, потом еще три дня, потом еще три…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация