Вот он сейчас встанет, съест сваренную Элей кашу, а потом отвезет ее на лекции. И будет работать, и сегодня ему непременно повезет – обязательно найдется выгодный клиент. А вечером он встретит ее возле института, и вместе они поедут через весь город в их временное жилище, и вместе будут готовить нехитрый ужин, и вместе его есть, и вместе, обнявшись, спать… Вместе! Господи, как хорошо!
Мишель
Они сидели на бульваре, на той самой скамейке, где вчера Мишель встречалась с отцом, и ссорились. Вернее, ссорился Димка. Сердито молчал, обиженно съежившись, смотрел куда-то вбок. Потом резко развернулся к ней, снова заговорил горячо и напористо:
– Знаешь, если бы мои родители разводились, это было бы только их личным делом! Потому что у меня нормальные родители! Чего ты зациклилась на этом? Сможет без тебя мама, не сможет… Ты, Мишка, наверное, чего-то недопонимаешь, просто привыкла всех опекать, тебе и кажется, что без тебя никто не обойдется.
– Да она ничего от меня не требует. Я сама должна…
– Ничего ты никому не должна! Ты сама должна быть счастливой, а никакого другого долга у тебя нет! В конце концов, твоя мама не одна остается, у нее еще две дочки есть!
– Ты же знаешь, Машка маленькая еще, а на Сашку какая надежда, она вон в стриптиз собралась… Представляешь, что это будет? Ей же восемнадцать лет всего! Дура малолетняя, нахалка самоуверенная! Еще вчера об этом и маме объявила!
– Ну и что? В конце концов, это ее выбор. Кто-то должен лечить людей, кто-то должен вести бухгалтерию, а кто-то должен танцевать в стриптизе. Ни одно место в этом мире не должно пустовать.
– Ну как ты можешь, Дим! Это же моя сестра, в конце концов!
Мишель почувствовала, что сейчас расплачется. Она всегда и во всем соглашалась с Димкой, не потому, что сильно любила, а просто потому, что он действительно всегда говорил правильные, умные вещи. Это белое, а это черное. Разве с этим поспоришь? Но сейчас… Не мог он сейчас так говорить! Как чужой. И требовать от нее сделать выбор – тоже не мог. Неуместен здесь выбор. Потому что маму она тоже любит. И предать не может. Просто физически не может, и все. Как он этого не понимает?
– Дим… А может, нам пока здесь пожить? Найдешь работу, снимем квартиру… Ну как я их тут всех оставлю?
– Нет, с тобой бессмысленно разговаривать. Меня в Мариуполе, в конце концов, родители ждут. И тебя, между прочим, тоже! И дом у нас большой, всем места хватит. И место мне в ординатуре уже нашли…
– Ну хорошо, хорошо, не сердись! В конце концов, у нас с тобой есть еще два месяца в запасе…
– Нет, Мишка, я не останусь. Тебе все-таки придется решать. И я надеюсь, ты примешь правильное решение. Не будь рыбой! Не поджаривай сама себя на сковородке, не подавай сама себя к столу!
– Ты знаешь, а мама говорит, что переделать человека нельзя… Если я по природе рыба, которая сама себя поджаривает, значит, я такой и буду всегда. Может, не по форме, а по содержанию-то уж точно.
Димка долго смотрел на нее, задумавшись, потом обнял за плечи, притянул к себе, заговорил уже спокойно и ласково:
– Ну что ж, будь рыбой, поджаривайся на здоровье, если тебе так нравится… Но только для меня поджаривайся, пожалуйста. По крайней мере, я тебя не съем. Будешь у меня всегда красивой поджаристой золотистой рыбкой…
Опять ей захотелось плакать. Вот наплакаться бы вдосталь у него на плече, вылить все накопившиеся за последние дни слезы… А только нельзя, надо домой идти. Поздно уже, мама, наверное, там с Сашкой с ума сходит. Ну как, как она уедет? Эту же юную «стриптизершу», наглую сестрицу, без пригляда ни на минуту нельзя оставить! Уж она-то знает ее характер. Правда, можно попросить Майю присматривать за ней, единственную авторитетную для Сашки личность. А мама уж точно с ней не справится. Вот почему, интересно, Майя может управлять Сашкой, а мама нет? Ведь она такая умная, все на свете знает! Может часами рассказывать о гармонии отношений, о равновесии, о человеческой природе, а в своей собственной семье никакой гармонии и в помине нет… Может, Сашка не так уж и не права, обвиняя маму в пустой велеречивости?
«Господи, что это со мной? О чем я думаю? – вдруг встрепенулась она, испугавшись своих мыслей и отрываясь от теплого Димкиного плеча. – Вот я уже и маму обвинять начала, как Сашка! В такой тяжелый для нее момент… Этого еще не хватало!»
Соскочив со скамейки, она судорожным движением оправила юбку, схватила в руки рюкзачок с учебниками:
– Дим, мне уже бежать надо, извини! Ты не провожай меня, посади на автобус, я сама доеду.
Они молча дошли до автобусной остановки. Как чужие. Слава богу, автобус подошел полупустым, можно спокойно посидеть одной, посмотреть в окно, подумать…
Нет, почему они все такие злые по отношению к маме? Почему никто ее не понимает, не жалеет в этой ситуации? Отец, Сашка, вот теперь Димка… Это же… Это же как слабого ребенка ударить! А она и впрямь как ребенок, который, как говорится, чем бы ни тешился, лишь бы не плакал. Да, мама могла целыми днями читать, не вылезая из своего желтого кресла под желтым абажуром, и все они ходили на цыпочках, боясь помешать. Да, могла гулять целыми днями по городу, заходя в уличные кафе, сидеть в них часами с чашкой кофе и стаканом воды, наблюдая «движение жизни» и не заботясь при этом, есть ли у них что-нибудь на ужин. Могла увлечься новомодной гимнастикой, которой рекомендуется заниматься именно по утрам, как раз в то время, когда им надо собираться в институт, в школу, в детский сад… Правда, иногда, очень редко, ее посещал интерес к кулинарным изыскам, но всегда именно в одной плоскости, которая называлась «как из ничего сделать что-то». Она сама замешивала какое-то необыкновенное тесто, колдовала над начинкой из самых дешевых продуктов, до неузнаваемости их изменяя, и получался действительно необыкновенно вкусный пирог. Могла часами ходить по магазинам, рынкам, распродажам, и действительно находила очень дешевую, но красивую, даже изысканную шмотку, которая выглядела и дорого, и престижно, и шла ей просто необыкновенно. Она никогда никуда не торопилась, ходила медленно, с достоинством, всегда глядя куда-то поверх голов. Казалось, будто идет она не в свою бедно обставленную двухкомнатную квартиру, а по меньшей мере в собственный особняк с лакеями, горничными, каминами, пальмами, французскими духами… Да, наверное, она эгоистична. Кто спорит? Но – опять же совсем по-детски эгоистична. Ее просто любить надо, и тогда все встанет на свои места. Почему они не хотят ее… просто любить? Ее же нельзя не любить, нельзя не восхищаться ею. Кто будет ее любить, если она уедет? А Димка… Димка очень даже хорошо проживет в своем Мариуполе. Жаль, конечно, но что делать? Мама же здесь без нее не справится. Ее просто растопчут, задавят, затюкают, уничтожат, в конце концов! Отец больше не смог ее защищать, ну и бог с ним. А она – сможет. Она сильная и выносливая, через два месяца начнет работать, и все у них будет хорошо! Пусть мама читает свои книжки и гуляет по солнечным улицам, она не даст ее в обиду! Не прав, не прав Димка, называя ее рыбой! Разве это так уж плохо, пожертвовать собой, давая покой другому человеку, так нуждающемуся в этом покое?
