Неожиданно для себя Роберт обнаружил, что горожанин и сельский житель думают очень неодинаково. Взять, например, его дядю. Даже если отбросить его религиозные шоры, он все равно был бы узколобым человеком. Или Тим Ярроу. Тим приблизительно дядиного возраста, из него слова клещами не вытянешь, но если разговорится, может рассуждать главным образом о том, что происходило в деревне, когда он был молод и когда деревня была в три раза больше, пока пожар не уничтожил целую улицу домов. И даже сейчас он говорил о Лэмсли как будто это городок, а не деревня.
Ну, ладно. Роберт нагнулся, чтобы посмотреть в зеркало, и поправил галстук. Во всем этом есть одна положительная сторона, как подсказывало зеркало, — деревенский воздух явно пошел ему на пользу. Кожа чистая, и глаза тоже, он немного прибавил в весе. Нужно обратить на это внимание, не то заработаешь живот.
Он похлопал по карману. Деньги есть, чистый носовой платок есть, на нем новое пальто. Он чувствовал себя нарядным — а то как же, пальто обошлось ему недешево!
Ну вот он и готов. Они договорились, что он встретит Нэнси на дороге в Лэмсли, у развилки. Он вынул часы и посмотрел, сколько времени. Нужно поторапливаться, ей не нравится, когда ее заставляют ждать…
Через пять минут он был у к развилки и увидел, что Нэнси стоит, скрываясь за кустами. Подойдя к ней, он засмеялся и окликнул ее:
— Я не опоздал. Сегодня вовремя, так что можешь спрятать свой пистолет.
Однако она не рассмеялась в ответ. Глядя ему в глаза, она сказала:
— Я… не могу пойти. Наша Мери Эллен говорит, что должен прийти Гарри. Он прослышал о тебе и потерял голову.
— Не может быть. Что же, жаль.
— И что ты собираешься делать?
Лицо у него посерьезнело, и он тихо спросил:
— А что ты имеешь в виду, Нэнси? Что я собираюсь делать по этому поводу?
— Ну… — Она склонила голову набок и повела ею из стороны в сторону. — Мама говорит, что я должна узнать, насколько серьезны твои намерения.
— Но послушай, Нэнси. Мы с тобой знакомы всего каких-то несколько недель.
Она заговорила возбужденно, чуть не крича:
— Недели! Ты не умеешь считать. Это был ноябрь, когда мы с тобой начали встречаться.
— Да. — Он кивнул и спокойным голосом произнес: — Но сколько раз мы с тобой выходили погулять? Не каждую неделю и даже не через неделю. Всего раз шесть-восемь. И это ты называешь серьезным ухаживанием? Послушай, — его глаза сузились, на скулах заиграли желваки, — самое лучшее, что ты можешь сделать, Нэнси, это отправиться к своей матери и попросить, чтобы она выдала тебя за этого Гарри, если ей так уж не терпится сбыть тебя с рук.
— Ах так, Роб Брэдли! Значит, ты просто играл на чувствах девушки, вот и все. Ты водил меня за нос.
— Ну, знаешь ли, если я водил тебя, то этим занимался не только я. А Гарри, что, разве он занимался чем-нибудь другим?
— Думаешь, это смешно, да?
— Нет, я не думаю, что это смешно. Но я трезво смотрю на вещи. И могу прямо сказать тебе с твоей матерью, что на меня не надавишь, а раз так, то поставим на этом точку и прощай. Отправляйся домой, да поспеши, а то Гарри тебя там ждет не дождется. И скажи ему, что ты только его. — Сказал и повернулся на каблуках, оставив ее стоять под кустами.
Но тут же её голос словно догнал и ударил его в спину. Она заорала громче любой пьяной проститутки в субботний вечер в Джерроу:
— Ты просто гадский выскочка. Так все говорят. Зачем приехал к нам в деревню? Ты не наш и нечего корчить из себя персону. Да и вообще, ты кто такой есть? Городской выродок. Ненавижу тебя. Слышишь? Ненавижу тебя, педераст чертов!
Он остановился, только пройдя по дороге с полмили, прислонившись к воротам какой-то фермы, и стал наблюдать за тем, как на лугу прыгали и гонялись друг за другом маленькие барашки. В другое время это зрелище могло бы порадовать его и он мог бы даже расхохотаться, но сейчас он был в ярости, но не столько от того, что расстался с Нэнси, так как не хотел связывать себя обещанием, сколько от того, что услышал от нее в ответ на известие, что он порывает с ней. Нужно же, назвала его выскочкой, сказала, он им всем чужой.
Наконец он отстранился от ворот и, крепко схватившись руками за верхнюю перекладину, сказал себе: «Я не выскочка. Это что же получается, если ты предпочитаешь прилично одеваться и не надираешься до умопомрачения, то ты уже выскочка?»
Внезапно весь гнев испарился, и он весело рассмеялся. Ну, вот еще, я выскочка. Да, кстати, а что такое выскочка? Это кто считает себя выше других, преуспел по сравнению с другими и быстро позабыл тех, с кем начинал. Значит, выскочка — это тот, кто добился чего-то в жизни. Нет, если подумать, выскочка — это своего рода комплимент. Ладно, итак, он выскочка. Ну и пусть, пусть он выскочка. С этого момента он будет выскочкой.
Он отошел от ворот и быстро двинулся в направлении к станции. У него сегодня выходной, и он хорошо проведет его, он ведь гадский выскочка и чертов педераст. А вообще-то, если подумать, то она, точно, прибегала к такому языку не в первый раз, а какой пай-девочкой прикидывалась, какой набожной, чуть ли не святошей. Эх, женщины. Век живи, век учись, разве не так?
Но хорошо провести время не удалось, во всяком случае так, как он мечтал. На реке не было никакого движения. Этого следовало ожидать в праздничный день. Он не увидел никаких судов, проходящих между пирсами. По дороге к пляжам шли толпы детишек. Он знал, что многие из них идут издалека, из Джерроу и Хебберна. Сейчас у них горят глазенки, все весело возбуждены от предвкушения удовольствия, а придет вечер, и они побредут домой, волоча ноги, у многих будут слезы от усталости. Он столько раз наблюдал эту картину. «Утром пойдем на пляж, у меня есть три пенса, пойдем на пляж». Некоторые идут всего с пенсом, а есть и такие, у кого и пенса нет. В другие дни он бы радовался, видя детишек, спешащих к морю, но сегодня они ему казались просто гигантской толпой изголодавшихся по удовольствиям мальчишек и девчонок. От этого у него на душе делалось тошно.
Он зашел в кафе, без всякого удовольствия поел, ворча про себя, что у Локарта в рабочем кафе в Джерроу и то готовят лучше.
К четырем часам дня он был в Ньюкасле. Он любил гулять по городу. Куда ни посмотришь, красивые здания, и у него есть время полюбоваться ими, потому что сегодня все равно что воскресенье. Но на ярмарочную площадь он не пошел, решив, что ходить по ярмарке неинтересно.
Он сошел с поезда в Лэмсли в шесть часов вечера, пошел берегом реки и через деревню, но не по той дороге, которая вела в его деревню. Он пока не собирался домой, чтобы не слышать дядиных расспросов о том, в какие еще трясины распутства он погружался. Он обошел свою деревушку полевой тропинкой, которая вывела его к «Буллу». Ему нравился «Булл», ему нравились его владельцы Билли и Мери Таггерт. Когда он пришел, бар был битком набит. Поздоровавшись с Билли, он встал в уголке. Найти место нечего было и думать. Он уже сделал однажды ошибку, заняв свободное место на конце скамейки у стола, но Билли Таггерт мигнул ему и кивком подозвал к стойке, а потом шепотом объяснил, что это место Доба Холлера и тот вот-вот подойдет. Его иногда забавляла иерархия, царившая в этом заведении. Иерархия, как он вычитал в своем словаре, это деление ангелов. Что же, ангелами в этом сборище и не пахнет, но деление все равно есть.
