— Ничего я не собираюсь. И скажу вам вот что: я обещаю при всех, что у вас никогда не будет повода спрашивать у меня, не прогуливался ли я с Кэрри. Никогда. Слышите? — Произнеся эти слова, он протиснулся мимо дяди и с высоко поднятой головой вышел из кухни, прошел через холл, по лестнице и коридору в темную комнатку под крышей и, войдя в нее, громко хлопнул дверью. Нащупав в темноте прутья железной кровати, он нагнулся и оперся на них, повторяя: «Боже всемогущий! И что же теперь? Что еще теперь?» О, какого черта он перебрался сюда?
Он медленно выдохнул, распрямился, потом подошел к камину и взял с его полки лампу, зажег и принялся раздеваться, но не стал аккуратно складывать одежду, как делал всегда, а почти сорвал ее с себя и швырнул на пол. Он никогда не спал в нижнем белье.
Он лег, подложив руки под голову и подоткнув подушку повыше, и услышал, как в дальнем конце дома закрывали двери, а это значило, что все отправились спать. Он лежал не меняя положения. И вспоминал, как начался день, утро и как он строил красивые планы на этот праздник. Да, с самого начала и до самой ночи все было одним сплошным кошмаром. Но конец, что и говорить, был куда хуже начала. Ей-богу! Дядя несколько неуравновешенный человек, впрочем, это, пожалуй, слабо сказано. Эта одержимость религией, его собственническая любовь к дочери делали его опасным человеком. Совсем недавно, тогда, в кухне, от него можно было ждать чего угодно, он мог даже запросто убить.
А вот его двоюродная сестренка Кэрри, так у той задатки завзятой маленькой шлюхи. Она пряталась за кустами и хихикала вовсе не потому, что так удобнее подержаться за руки, можете рассказывать кому угодно, только не ему. И не рассказывайте сказок, что она только сегодня начала обживать эти кусты.
Вдруг он приподнялся и сел в кровати. Теперь, когда он стал об этом думать, ему вспомнилось, что всего на прошлой неделе вечером видел, как она бежала через поле. Тогда он не обратил на это внимания, подумал, что ее посылали за чем-нибудь на одну из ферм поблизости. Был еще и другой случай. Как-то вечером он сидел в мастерской, мастерил для себя кораблик. Ему нравилось вырезать по дереву. А этот кораблик он начал делать, еще когда работал на верфи у Палмера, и держал в памяти каждую его деталь. Кэрри зашла к нему и сказала: «Папа поехал к мистеру Маршаллу на северную ферму по поводу заказа. Если мама спросит меня, скажи, я только что выскочила поболтать с Глэдис».
Он тогда сказал ей: «А чего ты сама ей не скажешь?», и она в ответ: «Она может меня не пустить, потому что вечер, а ей не нравится, что я могу потревожить их». Она не засмеялась и не захихикала, и он вспомнил, что никак не мог придумать, как назвать выражение ее лица, но что-то в ней было просящее… Ну, а как же, конечно просящее, ей не терпелось заняться своими делишками. Кстати, с кем она могла встречаться? Скорее всего с фермерским сыном, это не мог быть никто из шахтерских, она не считала их ровней себе и смотрела на них сверху вниз.
Ну, нет, он не даст ей втянуть его в это дело. Он опустил голову на подушку, потом, словно обращаясь к кому-то, сидящему рядом с кроватью, кивнул и сказал: «Она уже пыталась, по крайней мере, ее мать пыталась». Что бы там ни было, это началось с вечера и вечером кончилось. С него хватит.
Он устроился в постели поудобнее, но скоро понял, что сон не идет, и прошло около часа, когда он услышал, как открывают его дверь, и повернулся на звук. Дверь скрипела и стонала по-особенному, так часто скрипит старое дерево. Он привстал, оперся на локоть, думая, пусть только он еще раз попробует наброситься на него, он ему покажет и не посмотрит на годы.
Когда чиркнули спичкой и прикрыли свечку ладонью, он сначала подумал, что это тетя, но даже вскрикнул от удивления, когда в свете колеблющегося пламени разглядел лицо Кэрри. Она направлялась к нему.
— Послушай! — с угрозой, вполголоса возмутился он. — Немедленно уходи из моей комнаты. Отправляйся к себе.
— Я… Мне просто хотелось поблагодарить тебя, Роберт.
— Не нужно мне никакой благодарности. Ты хоть понимаешь, что сделает папа, если найдет тебя здесь? Он же попытается убить нас обоих. Он маньяк. А теперь марш… марш отсюда! — Ему пришлось посмотреть на нее снизу вверх, и только тогда он понял, что лежит голым по грудь. Схватив одеяло, он натянул его по горло и зашипел: — Послушай! Если ты не уберешься, я так заору, что они немедленно сбегутся сюда. Какое ты имеешь право заявляться сюда в такое время ночи… вообще в любое время?!
— Пожалуйста, не сердись на меня, Роберт, прошу тебя. Я же… я же ничего не хотела… Только сказать спасибо за то, что ты меня спас.
— Спас! Хотел бы я знать, что еще теперь понадобится, чтобы тебя спасти, Кэрри. Ты этим занимаешься уже не первый день, так или нет? Кто он?
— Никто.
— Ты маленькая врунья!
Она сникла, но ответила:
— Раньше я тебе нравилась.
— Ладно, чтобы ты знала, позволь сказать тебе, что ты мне никогда не нравилась. То есть не как ребенок… И для меня ты была только ребенком, а ты и была ребенком, по крайней мере какое-то время. Теперь смотри. Я же сказал: уходи, или уйду я, уйду в чем мать родила. А теперь представь себе отца, если он увидит это.
Она отступила назад и проговорила: — Он не против, верно-верно. Когда он набросился на тебя, я знала, что он не видит ничего плохого в том, что ты взял меня с собой.
— Убирайся! Слышишь? Убирайся!
Ее лицо отдалилось от него, а затем совсем потерялось в темноте, когда погасла свеча.
Прошла целая минута после того, как снова скрипнула дверь, и он лег. Потом он сказал самому себе: «Боже мой! Да войди он сюда, тут бы нам обоим и конец, он бы нас просто убил».
Нужно уходить отсюда подобру-поздорову. Эта мысль пришла ему в голову как готовое решение. Если не уйти, жди, что-нибудь произойдет, потому что эта мисс очень горячая, и кто-нибудь обязательно обожжет о нее пальцы. И он уверен в одном: это будет не он.
2
Он бы давно съехал от них, если бы тетя не умоляла его остаться. Она говорила, что дядя очень любит его, считает за сына. Да, подумал он тогда, считает за сына, чтобы помыкать как сыном. Он остался исключительно из-за уговоров тети. Но все равно понимал, что рано или поздно придется съехать, потому что атмосфера в мастерской и в доме была напряженной.
Кэрри больше не выпускали из дома, только в сопровождении одного из родителей. Но, как ни странно, последние три недели она вовсе не была против. Больше того, в ней явно поубавилось самоуверенности. Раза два он посматривал на нее, когда она сидела за шитьем, она выглядела как-то жалко и, ему показалось, даже испуганно. Ну что же, у нее достаточно оснований бояться отца. Такие люди фанатичны, а фанатики — люди опасные, какого бы рода огонь ни горел в них.
Насколько может быть опасен его дядя, Роберт узнал в этот день. Была среда последней недели мая. Работа начиналась в семь утра, потом в половине девятого был перерыв на завтрак. Тим Ярроу принес еду с собой и поел прямо рядом со своим верстаком. А Джон Брэдли с Робертом вошли в дом, где был накрыт завтрак, которому неизменно предшествовала молитва.
