— Ничто не бывает хорошим долго, правда, Агги?
Агнес встала с кровати, подошла к ней и обхватила маленькое тельце руками.
— Правда. Но теперь все будет по-другому. Мы будем ходить на прогулки, я буду тебе читать, а в зимние месяцы станем вместе играть на фортепиано, ты же умеешь играть маленькие пьески, верно? А летом мы выберем часть сада, он будет только наш, и сделаем там все по-своему. А сейчас ложись. — Она нежно отстранила Милли от себя и с улыбкой сказала: — Как приятно, когда есть о чем помечтать, верно?
Милли тоже улыбнулась и сказала:
— Да-да, правда, Агги, мечтать приятно. Агги, знаешь, — она вдруг поникла головой, — я хочу, чтобы ты попросила Брэдли остаться. Ты могла бы попросить Брэдли остаться? Я думаю, ради тебя он останется.
Агнес вдруг почувствовала, что у нее начали гореть щеки.
— А почему ты в этом уверена?
— Потому… потому что я думаю, ты ему нравишься, потому что, когда я говорю о тебе, и он о тебе говорит.
— Неужели? Когда это он говорил обо мне?
— А когда делал окна и пол в библиотеке, где сухая гниль. Это было так смешно, правда? Мы с ним смеялись над этим. Какая же она сухая, если гниет от сырости?
— И что же он сказал обо мне?
— О… — Милли наклонила голову набок, как будто припоминая что-то, — он сказал… он сказал, что у тебя красивые глаза, и я сказала, что у тебя одинокие глаза. И тогда он согласился, что да, я права, у тебя одинокие глаза.
— Послушай, Милли. — Тон Агнес сделался строгим. — Раздевайся. И вот что, Милли… Милли, посмотри на меня. Ты не должна говорить обо мне с Брэдли. Понимаешь? Пока он здесь, ты не будешь говорить с Брэдли обо мне.
— Хорошо, Агги. Хорошо.
Агнес раскладывала вещи Милли, а Милли медленно раздевалась и что-то мурлыкала себе под нос. Потом, когда она легла уже и Агнес приготовилась читать ей, Милли вдруг присела в постели. Глаза ее загадочно заблистали.
— Ой, Брэдли обещал принести мне щенка. Он хотел спросить у тебя, можно ли мне иметь щенка. Он знает хорошенького щенка. О, как мне хочется щенка. Можно мне щенка? Ты разрешишь мне иметь щенка, Агги?
— Да, да. Ложись. Хорошо, ты можешь иметь щенка, но… держать его нужно на дворе.
— На дворе?
— Да, мы сделаем для него специальное место во дворе.
— Но я хочу, чтобы он был у меня дома, здесь, — она показала на одеяло, — со мной в кроватке. Мне так будет веселее.
— Собак не держат в кроватке, Милли.
— Но… Брэдли сказал, что у него была собака и она ложилась рядом с ним в кровати.
— Ложись! — Она почти закричала, и Милли легла. Агнес захлопнула книгу и положила на край столика, потом посмотрела на худенькое бледное личико прищурив глаза. Все в ней кричало, и тогда она сказала: — Я сейчас вернусь. Лежи тихо. Я скоро вернусь.
Через несколько минут она стояла в своей комнате, сложив руки на груди, плотно сжав губы и сощурив глаза, повторяя: «Брэдли! Брэдли! Брэдли! Если я услышу сегодня это имя еще раз, я свихнусь».
5
Грег Хаббард расхомутал лошадь, передал хомут Роберту и сказал:
— Ни гроша.
— Что значит «ни гроша»?
— Да я думал, хоть полфунта, потому что вчера он сказал мне: «Постарайся, Хаббард, чтобы все тут было в порядке». И я сказал: «Хорошо, сэр, я постараюсь». И я подумал… ну, сегодня утром… так… маленькую благодарность. Ну что ты, ничего, ни полпенни, только: «Ты уверен, Хаббард, в коляску все уложили?» — Он сымитировал голос Арнольда: — «Хорошо. Делай, как сказал, и присматривай здесь. До свидания». — Он зашел вслед за Робертом в конюшню и проговорил: — Ну и ладно, хорошо, что уехали. И этот сопляк тоже. Хоть немного поживем спокойно. А впрочем, кто знает, мисс Агнес сегодня все утро металась, как разъяренная кошка. И на кухне что-то делается. Это я к тому, что вчера ни с того ни с сего у Магги разболелись зубы. Не верю я, никакие зубы у нее не болели. Что-то ее обидело, она была не в себе, и мне, честно сказать, стало ее жалко. Она хорошая девушка, Магги, и не стала бы плакать без причины. Мне даже не спалось, все это из головы не выходило. Представляешь? Ну, и то, что ты увольняешься, я так удивился.
Роберт не ответил, а спросил:
— Ведь тебе нравится Магги, верно?
— Угу. Нравится. С ней легко, очень хорошая девушка.
— А ты не думал на ней жениться?
— Чего? — Грег Хаббард сощурил глаза и уставился на Роберта.
А тот быстро добавил:
— Не так уж плохо, у многих бывает куда хуже.
— Замолчи! Не продолжай. Ты мне говоришь! Я и без тебя знаю, но ты посмотри на меня, первого ноября мне стукнет сорок один, а ей всего-то двадцатый. Я ей в отцы гожусь.
— А при чем здесь возраст? Ты крепкий мужик. — Он с улыбкой оглядел Хаббарда с головы до ног и потом без обиняков сказал ему все: — Да, ты правильно сказал, никакие зубы у нее вчера вечером не болели. Я скажу, почему она плакала, если обещаешь никому не передавать, и тогда, если ты надумаешь что-то предпринимать в будущем, она не подумает, что ты это делаешь из жалости к ней.
И он рассказал ему о причинах переживаний Магги, и, когда закончил, Грег Хаббард несколько секунд молчал, а потом произнес:
— Знаешь, Робби, хорошо, что я этого не знал до того, как эти двое уехали, потому что, скажу тебе, я бы ушел вместе с тобой, только не через неделю, а тут же, и плевать я хотел на их деньги. Ей-богу! И дня не стал бы ждать.
Роберт, продолжая растирать лошадь, проронил:
— Ты, я слышал, в понедельник едешь на ярмарку в Дарем. Верно?
— Угу, везу кур.
— А ты возьми с собой Магги. Она сиднем сидит в этом доме, никуда носа не показывая. Она ухватится за такую возможность. — Не услышав ответа, Роберт повернулся и посмотрел на Грега: — Ну?
— Это мысль. — Грег неуверенно улыбнулся, потом добавил: — А если она засмеется мне в лицо, что тогда? Может быть, она и не картинка, но она же такая молодая и здоровая…
— Магги не засмеется тебе в лицо, она вообще будет смеяться вместе с тобой, а не над тобой. Во всяком случае, почему не попробовать? Что ты теряешь? И, с другой стороны, что тебя ждет в будущем? Одинокая старость.
— Да, что верно, то верно. — Грег медленно направился к выходу, а Роберт стал заканчивать работу, думая о том, что будущее Магги обеспечено. Хоть что-нибудь доброе совершится в этом бедламе. Ему дорабатывать еще шесть дней, и он свободен. Бог мой! Как же он будет рад распрощаться с этим домом и со всеми его обитателями! Да, со всеми, это точно.
Ужин на кухне прошел в напряженной атмосфере, никто ничего не рассказывал, никто не шутил и не смеялся, и всякий раз, когда Роберт поднимал глаза от тарелки, он ловил тревожный взгляд Дейва Уотерза, и ему хотелось сказать: «Да не беспокойся ты, я никому не скажу. Я не болтун». Он скажет ему это перед уходом, чтобы тот не тревожился.
