– Ничего, Александр Петрович, будем нюхать духи твои «Чио-Чио-сан». – ответил туруханский начальник. – Китайские розы нонче в моде.
– Ну, как дошли? – вклинился Сотников.
– С Божьей помощью. С такой посадкой, как у «Енисея», шли осторожко. Двести ходовых часов. Правда, напоролись на мель в Курейке. Но, слава богу, выбрались. Надо гидрографам промеры в сомнительных местах делать. Много отмелей на реке.
Разговор прервал залп из ружей со стороны дома Сотникова. Все повернулись на облако дыма, закрывшее часть купеческого дворца, будто там занялся пожар. Киприян Михайлович сквозь пелену увидел стрелявших и подмигнул Кривошапкину и Кытманову:
– Прошу прощения, господа, пушек не держим, а из ружей пострелять мы горазды. Охотники все же.
– Я тебе, Киприян Михайлович, отолью и подарю пушку сигнальную. Будешь выстрелами каждый мой пароход встречать, – фамильярно похлопал Кытманов его по плечу. – Я ведь открыл эпоху пароходства на нижнем Енисее. А там, глядишь, и море Ледовое покорим. Свяжем водой Енисейск с Петербургом и Владивостоком. И пойдет лес сибирский во все концы света на пароходах Александра Петровича Кытманова и его компаньонов. Жить хочется для такого будущего.
Жители села потихоньку теряли интерес к приехавшим: вроде люди как люди, только свеженькие. А вот пароход!.. Он удивлял величиной, дымящей трубой и чумазыми кочегарами, появлявшимися на вымытой до блеска палубе. Матрос, пришвартовавший судно, осторонь объяснял мужикам, чем пароход отличается от парусника.
– Видите, вона, слева, колесо! Там плицы воду гребут под себя, и пароход плывет. Слышали, когда подходили: «Шлеп! Шлеп!»
– А колесо-то отчего вращается? – спросил приказчик Дмитрий Сотников.
– Внизу, в трюме, паровая машина с огромной топкой. Она жрет уйму дров и угля. Вода кипит, переходит в пар, а пар под давлением через поршни вращает колесо. Тяжельше всех кочегарам! Всю смену с лопатой! А жара от топки, как в пекле.
– Да, несладкая эта пароходина, а с виду красивая, будто игрушечка, – не унимался все тот же Дмитрий.
– Сладкая-несладкая, паруснику – не чета! И скорость, и груза берет в два-три раза поболе, – защищался матрос. – Хотя взаместь весел – лопата.
Последними покинули пароход пристав Иван Никитич Зверев и благочинный Прокопий Егорович Власьев. Отец Даниил облобызался с Власьевым, а Зверев прижался щекой к руке священника.
Сотников жестом пригласил гостей к лестнице, ведущей на усыпанный ромашками угор, и первым взошел на ступеньки. За ним кучно двинулись Кривошапкин, Кытманов, Зверев и благочинный с отцом Даниилом. Вездесущие ребятишки, предвкушая чаепитие со сладкими пряниками и баранками, прытко рванули прямо по косогору рядом с лестницей, торопились занять места за столами с яствами. Проворные Сотниковы приказчики с казаками из питейного дома успели накрыть длинные столы полотняными скатертями, расставили деревянные расписные миски и чашки, разложили ароматные рыбные закуски, румяные хлебные караваи, лоснящиеся на солнце тушки копченых гусей. Три девицы разделывали свежую рыбу и бросали в большие котлы с кипящей водой. Дым от костров тянулся вверх, изгибался змеей и плыл к Енисею, захватывая с собой стаи задыхающегося комара. Когда гости отдышались после подъема, а селяне заняли места у столов, из дома вышла Катерина, грациозно неся пышный каравай с посаженной на нем хрустальной солонкой. Остановилась, низко поклонилась гостям и подала хлеб-соль Кривошапкину:
– Милости просим, гости высокие, к столу нашему.
Михаил Фомич в ответ поклонился, поцеловал молодку в щеку, бережно отломил кусочек хлеба, макнул в соль и положил в рот. Александр Петрович с интересом разглядывал каравай:
– Такой красивый хлеб и ломать жалко!
На румяной корке каравая изваяны пароход и надпись: «Милости просим в Дудинское».
– Надо же, целая картина из теста. Кто ж у вас мастак такой?
Екатерина зарделась. Тут нашелся Киприян Михайлович.
– Как кто? Катюша! Она на все руки. Да вы попробуйте, каков хлебец на вкус. Тогда и восхищайтесь! – засмеялся Сотников.
– Жаль портить такую красоту, а надо – для полной оценки, – сказал судовладелец, отправил в рот ломтик каравая и передал хлеб дальше. Ощипанная коврига пошла по кругу, уменьшаясь в весе, и вскоре осталась одна солонка. Когда и гости, и хозяева, кому досталось, насладились вкусным хлебом, Михаил Фомич строго посмотрел на перешептывающихся, требуя тишины:
– Уважаемые граждане! Сегодня мы являемся свидетелями исторического события! Впервые за полярный круг прибыл пароход – чудо мореплавания. Он доставил сюда пассажиров, почту, товары. Этот пароход построил на средства своей компании Александр Петрович Кытманов, а привел сюда капитан Николай Григорьевич Бахметьев. Рейс был не из легких. Но мы убедились, мощные пароходы смогут ходить на Север. Пройдет немного лет, и таймырская тундра наполнится гудками судов, спешащих до Гольчихи или до самого Санкт-Петербурга. Оживут енисейские берега новыми селами и городами, заводами и фабриками. И будет наша губерния жить и процветать во благо России.
В воздух полетели накомарники, послышались крики «Ура!».
– А теперь, дорогие гости и хозяева, прошу всех к столу, – жестом пригласил Киприян Михайлович.
Народ застучал о стол мисками и чашками, требуя долгожданного угощения.
Катюша окликнула приказчиков:
– Ну-ка, братцы, шевелитесь! Уха поспела, пора подавать.
Казаки с мутными четвертями проворно двигались вдоль столов. Кривошапкин, выждав, когда миски задымили ухой, а медовуха запенилась в кружках, крикнул во всю мощь:
– Господа! Тост за государя и его семью!
Михаил Фомич понимал, что это дежурная, приевшаяся, но самая короткая здравица. Его должность начальника Туруханского края требовала подобных слов, хотя они не вызывали у людей восторга. Но они выпили, правда, каждый за свое. Кытманов и стоящий рядом пристав Зверев равнодушно обмахивались платочками от комаров, не реагируя на тост.
– Господа! Комар комаром, а за государя выпить след! – укорил их Кривошапкин.
Киприян Михайлович отпил несколько глотков и искал глазами Катерину:
– Ах, вон она где! Пригубила квасу, а скривилась, точно вина хлебнула, – засмеялся он.
Сотников намекнул ей взглядом и жестами, что надо сделать.
Через несколько минут Катерина возвратилась с двумя накомарниками. Один Сотников протянул Кривошапкину, второй – Кытманову.
– Надевайте, господа, пока лица не опухли от комара. А вы, господин Зверев, простите. Вам не предусмотрели. Ну, завтра что-нибудь придумаем. Хотите, возьмите мой. – И он снял свой накомарник.
Лицо Зверева лоснилось на солнце, будто он потел сильнее других. Комары тыкались в него и отлетали.
– Благодарю! Не надо! Мне гувернантка Мария Николаевна, добрая душа, прислала с чадом отца Даниила деготь. Будто в прохладу окунулся. Теперь терпимо. Хоть в рот не лезут.
