– А ты уходишь! И тоже грустный!
– Но я рад! Пожалуй, выкупаемся в океане! Хорошо, что позвал!
– Да мне одному не хотелось.
– Что так?
– Я тут раз стоял: океан, Фудзи напротив меня, горы, ворота храма, и мне как-то не по себе наедине со всем этим.
– Я твоему горю пособлю!
Они разделись на валунах, с валуна на валун спустились по овальным кручам к воде и поплыли радостно и бойко, как умелые мальчишки с острова Пасхи или на Гаваях. Кувыркались, ныряли, ловили друг друга в воде, бултыхались, как моржи, и прыгали из воды, как дельфины, два сильных и здоровых белых тела с докрасна загоревшими лицами и русыми головами.
Еду, еду, еду к не-ей,
Еду к милочке своей... –
загорланил Алексей, плывя к берегу и глядя на вершины валунов вровень с косой, которая круглой дорогой шла, захватывая бухту. Отсюда видно, какая она гигантская, с целой китайской стеной сваленных в океан валунов, ограждающих ее лучше всякой крепости, с лентой бора на вершине и все с теми же хамаю, с их белой торжественностью. Вылезли на косу, стали кидать камни в океанскую сторону, в воду.
– Да, видишь, что тут у меня произошло, – сказал вдруг помрачневший Александр. Радости его как не бывало.
Колокольцов больше не жил у Ябадоо. Он перешел в офицерский дом и только заходил к Ябадоо по вечерам. Ни для кого не были тайной его отношения с Сайо, хотя все молчали, не желая выдать девушку и причинить ей горе. Александра никто не осуждал.
– Матросы идут! – предупредил Сибирцев.
На валуны высыпала целая ватага нижних чинов во главе со старшим унтер-офицером Сысоевым.
– Дозвольте, ваше... – попросил он позволения выкупаться.
– Пожалуйста! – ответил сидевший у воды Колокольцов.
– Здесь хорошо! – добавил Сибирцев.
Матросы живо скинули одежду, но в воду сразу идти никому не хотелось. Лица как на подбор, в русых усах и смуглы. Тела темны от загара. Есть видные, красивые, атлетические фигуры, как у Сизова и Ловчева, но в большинстве – прямые, как бы без бедер. Солдатские тела с худыми мускулистыми ногами и руками и выступающими ребрами. Среди загорелых есть и как бы обсыпанные мукой.
Матросы расселись по камням, продолжая какой-то свой разговор.
– Шурин в Питере на фабрике работает, – говорил чей-то ровный голос, кажется Граматеева. – Шел выпивши с получки, а фараон взял с него штраф. А всей получки два рубля с полтиной. Так он дрожмя дрожит... Надо, говорит, их всех...
Маточкин крякнул от удовольствия.
– Ребята, вы об этом поосторожней, – довольно громко сказал Глухарев, встал и прошел между офицеров в воду.
– Вот мы учим японцев, и они довольны...
Матросы засмеялись.
– Как же им не быть довольными? – продолжал Маточкин.
– А как же мы сами? Ведь вот у нас в деревне, например, – заговорил сухопарый Иванов, – никто не умеет лодки хорошей сделать. Так себе, сбивают дощанички.
– А ты знаешь, что такое республика? – подходя, спросил его Сибирцев.
– Знаю, – отвечал Иванов.
– Мы стояли в Симода, – добавил Сизов, – пришли американцы и сказали, что Камчатка больше не будет наша, – мол, туда пошли джеки на винтовых судах.
– Алексей Николаевич, – сказал Граматеев, – вот мы заключили контракт. А как мы будем торговать с Японией? Откуда к ним возить товары? Неужели из Кронштадта?
– Почему же?
– А как иначе? У нас же тут удобного порта нет. Это нам даром обошлось, что на «Диане» прошли в Японию и никто нас не перехватил. Неужели нам всегда так надрываться?
– Нашел ты у кого спрашивать! – сказал Глухарев, когда офицеры оделись и ушли.
– Алексей Николаевич хороший!
– Хороший! – насмешливо вымолвил Глухарев. Он переступал с камня на суше на камень в воде и остановился, опасаясь поскользнуться.
...Алексей и Александр шли ровным шагом хорошо отдохнувших молодых людей, полных жизненных сил, только что искупавшихся в океане. Александр уйдет в эту даль, Алексей останется и еще придет сюда, где цветут хамаю.
...С утра на судне Путятин, офицеры и юнкера.
– А много из-за этой их глупости хлопот, – объясняет Колокольцов, – хотя прорубили только палубу.
Он показывает, как заделана дыра.
– Вот и говорят, Евфимий Васильевич, что полработы не показывают, – замечает Мусин-Пушкин.
– Уходя, извольте японцам все объяснить, как и что достраивать на каждой из двух шхун... А на «Хэде» ставьте весла! Чтобы как на японском судне. Мало ли чего случится... У нас нет двигателя, пусть будут весла.
Путятин с замиранием сердца предвкушал прелесть далекого плавания на собственной шхуне. Хотя загадывать еще рано. Без машины, но весла, весла...
– Что же за вид будет? Некрасиво, неприлично, – недовольно говорит юнкер князь Урусов.
– Нам, юнкер, не до красоты... Александр Александрович, ставьте шесть весел. Не до жиру, быть бы живу!
Через неделю адмирал осматривал каюты, жилую палубу, камбуз, пороховые камеры. Все отполировано, мебель изготовлена по рисункам Можайского.
В жилой палубе несколько матросов, уже назначенных на «Хэду», подвешивают свои постели на крюки.
– Все как прежде! – говорит Сизов.
Поставлены мачты. Протянулся под форштевнем и дальше выдался под водой бушприт и его продолжение – утлегарь. Стоймя – гюйс-шток. Установлены реи, стеньги, множество деревьев, тонких на вид, гибких, они, как линии чертежа, секут в разных направлениях голубой лист неба.
Привязаны паруса. На носовом штоке поднят гюйс. На кормовом флагштоке поднят андреевский флаг, а на грот-мачте, при ветре с Фудзи, полощется и завивается длинный вымпел с косичками.
Когда адмирал окончательно взойдет на судно, чтобы идти в поход, адмиральский флаг взбежит на грот-мачту, а вымпел, дождавшись его, сойдет, спустится, как сменившийся верный часовой.
В кают-компании храма Хосенди, в лагере и па корабле позавчера зачитан приказ адмирала: командиром шхуны «Хэда» назначен лейтенант Александр Колокольцов.
На палубе «Хэды», сделанной в Хэда, новенькими пеньковыми тросами принайтовлены шесть пушек, их жерла глядят в порты. Прорублены фальшборты, и готовы шесть весел. Среди снастей, паутиной захвативших все пространство над кораблем до вершин мачт, отливают зеркальной белизной веревки, витые японцами из шелка.
Два якоря с «Дианы», добытые со дна моря, опять на службе. Правый отдан, а левый выглядывает над бортом из клюза, как из ноздри.
– Отдать второй якорь! – командует боцман.
Загремела и закружилась цепь, и якорь рухнул в воду.
