– Вы были у него в усадьбе?
Точибан поклонился, но не ответил – могло означать что угодно.
– Хороший у него дом? – спросил Сибирцев.
– Довольно красивый, но слишком богатый. Мистер Вунг уверяет: «В моем доме пахнет книгами!», но я еще не заметил... Из библиотеки вынесены книги, там у мистера Вунга собственная опиокурильня. Много дорогих предметов! Отсутствует поэзия скромности. Недостаток вкуса вполне возмещается гостеприимством.
– А где же проверяют подлинность серебряных монет? Для этого у мистера Вунга существует целая фабрика?
– Банк имеет мастерские, там производятся испытания и ставятся штампы. Работают опытные специалисты по серебру. Конечно, он прекрасный человек. Очень хочет видеть вас у себя и сказал, что послал вам приглашение. У него есть собственный мудрец и философ. Как у всех великих китайцев... Стиль жизни, противоположный основным понятиям, которые во мне воспитаны. Вы знаете, японцы очень скромны!
– А господин Вунг?
– У господина Вунга есть китайская важность, – застенчиво ответил Прибылов. – Вы знаете, – обратился он к Сибирцеву, – я познакомился с китайской барышней. Она хорошо знает вас, Аресей.
– С какой барышней вы познакомились?
– Она лодочница!
– Ах, да... Я нанимал лодку...
– Ее сестра передавала вам привет.
– А куда ездили вы?
– Совсем недалеко. Я ездил в Китай.
– Как – в Китай?
– Да, лодочница перевезла меня на ту сторону бухты. Вон в ту деревушку. Там Китай, и всем было бы интересно. Ее сестра сказала про меня, что еще никогда не видела такого мужественного иностранца.
– Что же тут удивительного, если вы ей понравились...
– О-сё-фу-сан, – с чувством обратился Точибан к Гошкевичу, – я очень хотел бы встретиться с мистером Боурингом и попросить у него разрешения читать доклад на обширной китайской аудитории.
– Какая же тема вашего доклада?
– Значение России для азиатских народов. «Почему народы Азии тянутся навстречу России, как тараканы на сахар». Это не вопрос, это объяснение.
– Не советую вам ходить к сэру Джону, – заметил Гошкевич.
– Он может не разрешить? Мне кажется, это его заинтересует.
– Конечно, он исправит ошибки, – сказал Алексей.
– Не знаю, как он вас примет. Но лучше бы не ходить, – повторил Гошкевич. – Все, что делается у китайцев, они не контролируют.
– Прошу вас, О-сё-фу-сан, сделать это для меня. Вы знаете, что вам разрешат... Попросите приема. Если нам будет отказано, то я могу быть спокоен.
– Пожалуй, если так надо, я попрошу.
Гошкевич рассказал все собравшимся товарищам. Офицеры дружно рассмеялись.
– Подите с ним! – сказал Шиллинг. – Посмотрим, что получится.
Договориться с Боурингом оказалось делом несложным. Сэр Джон намеревался учить японский язык и начинал интересоваться Японией. Точибан явился во дворец губернатора в одиночестве.
Хозяин встретил его на широкой мраморной террасе, темной в этот солнечный час дневного отдыха от обильно вьющейся зелени. Как густые зеленые ковры, она спускалась с каменной крыши между колонн. Вся терраса была увита лианами в цветах.
У Точибана был такой вид, словно он заблудился, ослаб в смятении, даже осунулся.
Боуринг увел его в кабинет и стал переписываться с ним иероглифами.
Не в правилах сэра Джона приглашать кого-либо к своему столу, но этот воскресный урок затянулся до вечернего обеда. Говорят, что японцы не едят мяса, однако Точибан с жадностью съел бифштекс и приободрился.
– Вам бы хотелось в Англию? – спросил Боуринг.
– Да, очень.
Точибан все это говорил бесстрастно и цедил английские и русские слова сквозь зубы.
– Какая же тема вашего доклада?
– «Значение России для азиатских народов, или Почему народы Азии с большей надеждой смотрят на Россию, чем на Англию или Францию». Видимо, нельзя разрешить?
– Почему? – вскричал сэр Боуринг. – Читайте! Очень интересно!
Сэр Джон решил не только позволить чтение доклада. Он охотно бы напечатал такой доклад в своей типографии.
Уходя от губернатора, Точибан воспользовался своими гениальными способностями: минуя адъютанта, он проскользнул мимо швейцара и гвардейцев в красных мундирах у входа так, что его, кажется, не заметили, хотя он всем вежливо кланялся.
Когда Точибан возвратился в гостиницу, Гошкевич заметил, что он волнуется. Словно что-то хочет сказать, но не решается. Что с ним? Что ему там сказали?
– Вы знаете, О-сё-фу-сан, мне кажется, что сэр Джон неправильно меня понял. Он что-то мог подумать. И поэтому я очень ира-ира
[57]... Скажу под большим секретом: в разговорах с подданными Великобритании мне приходится лгать. Если до вас дойдет, то, пожалуйста, поймите это.
На вопрос, зачем же лгать англичанам, Точибан не ответил, и Гошкевич впервые в жизни увидел, как Точибан смутился и сразу закрыл глаза.
И не надо спрашивать! Его дела! Придет время – захочет – сам расскажет. Пусть у него какие-то тайны сохраняются!
Глава 23
ЛАТЫШИ И ТАТАРИН
На другой день десять матросов к обеду вернулись невеселые.
– Помолились? – спросил их старший унтер-офицер Маслов.
– Да-а, – невесело ответил Берзинь.
– Не пон-ра-ви-лось! – отчеканил Мартыньш, снял ремень и бросил. Стал снимать и новую рубаху.
– Ребята очень печальные, – рассказывал за обедом товарищам Ванька Пухов. – Они пришли в церковь, а там, мол, все как в костеле и поп – китаец.
– Слова не может как следует выговорить, – подтвердил услыхавший этот разговор Лиспа.
– А ты бы его спросил: «Сольти ё?» – посоветовал из глубины палубы кто-то из матросов. Все захохотали.
– Служба походит на вашу? – серьезно спросил Маслов.
– Нет, совсем не так. Служат не так и молятся не так. Да что об этом говорить! – недовольно молвил Берзинь.
Латыши явно были разочарованы. После обеда разговорились по-своему и немного повеселели.
...В церкви все заметили высокую и тонкую девушку в опрятном платочке, белокурую и голубоглазую, со скорбным бледным лицом, острым и нежным, напоминавшим такие же родные лица сестер и их подруг. Походила на печальную девушку-крестьянку с хутора. Стыдно сказать, но как на обманутую бароном... У многих матросов при виде ее дрогнуло сердце. Откуда здесь такой ангел, в этом гнезде воров и разбойников?
