Сэр Джон слышал об этом в несколько ином изложении. Сэр Майкл Сеймур докапывался до сути дела, и его версия достоверней. Адмирал Стирлинг, видимо, ничем не интересовался. Дело обратило на себя внимание сэра Майкла Сеймура. Ему стоило раз взглянуть – и он понял все...
Боуринг выслушал очень внимательно. Ведь это было как раз то, что занимало и его. Между приамурскими владениями России и Китаем, видимо, лежит область, почти не исследованная и пустынная, но находящаяся в прекрасном для европейцев умеренном климатическом поясе. Там, видимо, не знают чумы и холеры.
То, о чем предупредил губернатора японец Точибан Прибылов, было наиважнейшим. Никто не понял японца, как сэр Джон. Азиаты направляют взгляды, преисполненные надежды, на Россию! Не на Англию и не на Францию. Грубо говоря, нужно вбить клин, чтобы взгляды горячих азиатов потухли.
Прежде всего нужны добросовестные исследования. Флот готов. У Майкла Сеймура отличные винтовые корабли, есть суда малой осадки – для входа в реки, для прохода через бары. Есть опытные штурманы, совершавшие немало описей. Знаменитый master
[62] Френсис Мэй. Новый командующий изучает карты. Занимая гавани Приморья, если это окажется удобным, мы усиливаем давление на «небесных».
План военной кампании 1856 года, в случае продолжения войны против России, отчетливо проступает в суждениях молодого адмирала.
Война с Китаем – дело очень трудное. Победить такую громадину невозможно. Но коммерсанты и расчетливые вымогатели уступят. Удар направить против чувствительных мест – по торговым городам. И задеть интересы, лишить правительство доходов. Пока мандарины не могут поднять на войну массы населения, так как сами опасаются своего народа.
Коммодор Чарльз Эллиот уверяет, что мандарины под предлогом сохранения военной мощи уведут войска подальше, а под огонь морской англо-французской артиллерии поставят сотни тысяч детей и не ведающих о сути событий женщин, чтобы потом вопить о зверствах рыжих варваров.
Боуринг согласен с молодым адмиралом. Надо дать дело флоту. Наши мальчики рвутся в бой, желая отличиться. Они удручены бездействием и вялостью командующего.
Майкл Сеймур упоминал об осведомленности пленных офицеров. Но кто же добудет сведения? С ними в дружбе американцы – хозяева судов, коммерсанты и банкиры.
Адмирал Путятин был откровенен с американским коммодором в Японии. Почему бы гонконгским американцам не вызвать их снова на откровенность? Сэр Майкл совершенно прав! Узнать надо все, что можно узнать!
– О-сё-фу-сан! – пылко сказал Прибылов, стоя в маленьком номере гостиницы перед Гошкевичем. – Когда я занимаюсь составлением словаря, это очень увлекает. И даже такому, как я, хочется быть порядочным человеком среди вас – моих друзей. Я готов вам признаться в том, чего никто в целом свете не знает... Кроме японского правительства! Я знаю вас и не прошу хранить тайну... Но, признавшись, я стану чист перед самим собой, но нечист в глазах людей... Я скажу вам завтра.
На другой день сидели с утра и опять занимались словарем.
За обедом Точибан сказал:
– Вчера я очень... ира-ира... Но сегодня раздумал... но... я полагаю... вы... сами догадались.
Глава 26
КИТАЙСКИЙ ТУЗ
Поскольку русские не вели морской торговли с Китаем, они никогда не были заинтересованы в спорах по этому вопросу, никогда не вмешивались в них в прошлом и не вмешиваются теперь; на русских не распространяется поэтому та антипатия, с какой китайцы с незапамятных времен относились ко всем иностранцам, вторгавшимся в страну с моря, смешивая их не без основания с пиратами-авантюристами.
Карл Маркс, «Русская торговля в Китае»
Казармы пехотного полка помещались внутри цитадели, обнесенной невысокой каменной стеной. Это недалеко от отеля. Мусин-Пушкин с товарищами пришли пешком.
Двухэтажное здание с квартирами семейных и холостых офицеров стояло на берегу моря. По второму этажу оно обведено сплошным широким балконом, над которым натянут тент. В обширной комнате с открытыми на балкон окнами и дверьми сервирован стол.
Поначалу разговор не ладился, но понемногу все оживились – и беседа завязалась. Задавал тон сидевший во главе стола тучный, рослый майор с пышными усами.
– Три года тому назад, – продолжал он, – за этим столом мы принимали адмирала Путятина и офицеров фрегата «Паллада»... Мы рады были познакомиться со спутником и секретарем адмирала, известным писателем и прекрасным молодым джентльменом, Ива-ном Алек-сандро-ви-чем Гончаровым... Прошу вас, господа, от имени командира нашего полка и наших офицеров за этим столом, за которым так привычно принимать гостей из вашей страны, быть ежедневно нашими собеседниками и товарищами...
«...Офицеры и есть офицеры, – сказал себе Мусин-Пушкин, вспоминая прием следующим утром. – Военная косточка! Ничего не скажешь! Порядочные люди! Не чувствуешь никаких подвохов, никакого в их речах нет скрытого смысла. Они и угощали искренне. Для меня их общество самое приятное в Гонконге. Однако продолжать посещение их столовой невозможно, приглашение столоваться очень любезно отклонено, дали понять почтительно: не смеем, так как они военные и мы военные и принадлежим к сражающимся друг против друга армиям. А мне с ними спокойней всего, и чувствуешь себя в среде порядочных людей. Конечно, по некоторым физиономиям можно угадать солдафона. Да как будто у нас их мало! Может быть, как все военные, закладывают за ворот от скуки; так говорят про них американцы.
Вот так и получается, что отважные и порядочные люди должны сражаться и уничтожать друг друга. Ради... Я не уверен, что и у нас в Петербурге все благополучно... А с теми, кто мне приятен и с кем мне спокойно, я ради чести, порядка, дисциплины отказываюсь встречаться наотрез! Что же делаем сегодня?»
И, словно повторяя мысли Александра Сергеевича, этот же вопрос вслух задал юнкер Урусов, когда все собрались за завтраком и ели зеленые бананы, жаренные на бобовом масле наподобие картофеля.
– Что же сегодня? Куда?
– Да, что же, господа, куда идем сегодня?
– А вы забыли? – сказал Шиллинг. – Сегодня важное событие: мы приглашены на обед к мистеру Вунгу.
Да, он приглашал. Надо идти. А то получается, что порознь охотно с ним встречаемся, но не очень-то обнаруживаем это друг перед другом.
– Прав Николай! Надо побывать всем вместе!
– Мистеру Вунгу очень нравится, когда его называют Ванькой Каином, – заметил Прибылов и тут же поспешно пожелал, чтобы сегодняшний обед господа офицеры провели приятно. Показал вежливый японец, что он не претендует на участие и не напрашивается на китайский пир. Его и не приглашали, и нельзя. Ясно это и ему. Хотелось ему вчера очень и в казармы к офицерам местного полка картинных солдат в красных мундирах и в медвежьих шапках, какими их для японцев рисовали послы и офицеры Англии, каких мечтал повидать в жизни хоть раз каждый воинственный самурай. Да жарко в Гонконге, шапки, кажется, редко надевают: только на часах у дворца губернатора стоят солдаты во всей красе. Очень заманчиво было бы посидеть в гостях у английских офицеров во дворце-казарме с колоннадой и торжественным въездом в укрепленный двор. И хотя все солдаты там без парадных мундиров, но можно вообразить, какое множество роскошных красных гвардейских одежд войска королевы развешано и разложено в спальнях! Точно Прибылову многое неизвестно, а хотелось бы знать все. Очень обидно, что посещения официальных обедов с офицерами ему запрещены. Все ругают тех, кто тайно что-то делает. А как же жить иначе, если все запрещено, открыто делать ничего не разрешается. Приходится Точибану с обиды пропускать на чужбине рюмку виски, как матросы говорят, «по-фельдфебельски», то есть в одиночку. Тоже тайно. И полагаться на свои гениальные способности оставаться незамеченным.
