– Вы знаете, какие новости из Севастополя? Сегодня пришел почтовый пароход.
– Пока нет... Нам еще неизвестно.
– Кажется, в Севастополе началась очень сильная бомбардировка, – делая притворно кислое лицо, сказал Вунг. – Неизвестно, к чему это приведет. Может быть, решающая атака?
«Он не знает ничего, – подумал Алексей. – Там каждый день бомбардировки!»
– Нашли прецедент в истории Китая, – рассказывал мистер Чан. – В одно далекое царствование, когда власть была сильна, один знаменитый ученый был казнен за то, что писал историю государства у себя дома. Ко мне также придрались на этом основании, хотя в своем труде я обвиняю только тех иностранцев, которые приносят Китаю вред заграничной грязью.
– В наш век, – заметил Шиллинг, – нравственная философия уступает место философии социальной.
Юнкер спросил мистера Чана, знает ли он о республиканском строе и есть ли в Китае сторонники республики.
Вунг, зная, что на глупый вопрос можно интересно ответить, выслушав Чана, добавил от себя:
– В Китае невозможно... У нас, например, существуют в городах профессии: «Ободрать Дохлую Собаку» или «Если Прицепится, То Будет Раздувать»... Когда не будет императора и дворян, то такие искусные мастера по обдиранию встанут вместо династии... И тогда они будут прицепляться не к одиноким прохожим, а к целым соседним государствам, действуя по принципу: «Если Привяжется... Будет Раздувать»... Для вас это ново? При китайских императорах по древней традиции народ так не обдирается. С народа стараются брать как можно меньше налога, чтобы у государства не было обременительных богатств и чтобы не разводить лишних чиновников и не соблазнять воров. Народ беднеет сам без помощи государя. У нас все знают и без этого, что монархи во всем мире платят дань Сыну Неба и при этом находятся на иждивении у Китая. Это очень наивно, но очень миролюбиво. Поэтому в Китае всегда будет сильная императорская власть и строгие конфуцианские законы!
О восстании тайпинов не осведомлялись.
– Я очень польщен! – прощаясь, говорил мистер Вунг. – Я мечтаю завести струг, сапоги и гребцов, чтобы стать китайским Стенькой Разиным! Так, мистер Сибирцев?
Утром от мистера Вунга в отеле получены подарки: ящик мандаринов, ящик вина и почтительное письмо-свиток... Отдельный пакет с подарками Урусову, как родственнику императора великой России...
Глава 27
ГОНКОНГСКИЙ ПЛЕННИК
Точибан, приодетый по моде, зашел в номер, где все офицеры были в сборе, обсуждая, как обычно, известия с театра военных действий и собственные заботы.
На этот раз на японце «грей» – серый костюм. Сел на стул, закинув ногу на ногу, и закурил сигару. Он теперь все свободное время или с состоятельными иностранцами или с офицерами и как бы сам себя считает русским офицером.
«Мои матросы на черной работе и с деньгами, а мои офицеры сидят без денег. Переводчик одевается лучше нас и меняет костюмы», – подумал Пушкин.
– Как наши дела? – небрежно спросил Прибылов.
На днях Гошкевич, хваля японца, который составляет с ним вместе первый русско-японский словарь, сказал: «К сожалению, мой Коосай начал баловаться виски!»
Александр Сергеевич оглядел Прибылова пристально.
– Ты смотри у меня, – сказал он, – не смей пить! А то я прикажу тебя выпороть!
– Да, да, – соглашался Коосай.
Юнкер Урусов подошел и хлопнул японца по плечу.
Точибан просиял. Это впервые! Если рассказать, кто товарищески хлопает его по плечу, в Японии не поверят! Какая компания! Немного сердится Пушкин. Но Коосай знал, что говорил.
Точибан переменил ноги.
– Как наши денежные дела? – спросил он, пуская дым сигары к потолку.
– Очень плохи, господин Коосай. Может быть, мы вынуждены будем посоветовать вам на некоторое время вернуться к матросскому котлу, – заметил Шиллинг.
– Тебе, Прибылов, нечего брать пример с нас. Какое тебе дело, как наши дела? – ответил Пушкин. – Ты – рядовой, и это запомни. Не выставляй нам свою подкладку с золотой короной. Ты – дикарь! Это тебе в диковинку! Мишура! Чушь! Пойми, что для нас не в этом суть! Снимай-ка с себя весь этот дурацкий костюм, не воображай себя джентльменом. Как негр, ходишь в белом воротничке... Отправляйся, любезнейший, на черную работу вместе с нижними чинами и хотя бы себя прокорми честным трудом. А то слоняешься, как приживальщик. А нам своих забот хватает. А ну, встать! Я тебе приказываю!
Пушкин заметил недовольство офицеров.
– Спасибо, – ответил Коосай, поднимаясь. – Я так и поступлю. Но мне хотелось бы быть более полезным!
Точибан залез во внутренний карман. На подкладке пиджака вышита золотая надпись: «Лучший портной колонии мистер такой-то для мистера такого-то по особому заказу». И золотая корона.
Из кармана с этой вышивкой Прибылов вынул толстую пачку бумажных долларов.
– Пожалуйста, – с низким поклоном протянул он деньги, – примите триста американских долларов для общего нашего состояния Вы знаете, китайское общество состоит тут из очень порядочных... гораздо богаче и щедрей... И они говорят, что восхищены русскими.
– Так это от китайского общества доллары? – недоумевая, спросил Пушкин.
Он очень щепетилен. Коосай все это знал.
– Нет, это мои собственные. Английское научное общество не платит за доклады. Китайское общество имеет свои правила. Еще до доклада они выдали мне авансом немного денег, и я оделся, желая быть приличным. А это для вас.
– Это нам? – спросил Пушкин.
– Да, да.
– Или взаймы?
– Да, да.
– Только взаймы.
– Да ничего... Я также оставил деньги для моих товарищей по взводу рядовых морских солдат. Кроме того, мне заказан еще один доклад. Себе я тоже оставил...
Офицеры заговорили по-французски.
– Что вы узнали про Энн Боуринг? – тихо обратился Коосай к Сибирцеву. – Она, по-моему, не является законной дочерью губернатора сэра Джона. Мне кажется, приемная. Это, может быть, неудачное предположение... Но сэр Джон любит ее больше, чем трех своих законных дочерей.
– Не отстраняйте японца, не гоните на черную работу. Положение его как переводчика весьма удобное для нас, – говорит Шиллинг.
– Да, да... – соглашается Пушкин. Он полагает, что уж лучше взять деньги в долг у Прибылова, чем у Сайлеса. – Пусть остается все по-прежнему! – решил он.
Точибан не понимал французских слов, но суть уловил. Его трость, перчатки, воротничок, галстук, конечно, останутся при нем.
Пушкин заявил, что Прибылов может продолжать работать с Осипом Антоновичем, как и прежде.
– Но мне неудобно оставаться в чине рядового матроса. Не могли бы вы произвести меня в русского офицера?
