— Нет! — снова крикнула она. — Все было не так! Ты же ничего не знаешь!
— А как было? — спросил он, приблизив к ней лицо. — Как, Света? Как еще это бывает? Может, ты влюбилась? — подсказал он.
— Может! — тут же уцепилась она за его подсказку. — Может, и так! И потом, я беременна!
— А, вот оно что! — Валерка покачал головой. — Света, а ты не думала о том, что там со мной? Ты вот знаешь, как я мечтал тебя увидеть все эти три года? Ты не думала, что, может, только эта мечта и то, что ты обещала меня ждать, помогли мне выжить? Или ты думала, что я ничего не смогу и не захочу понять? — Она опустила глаза. — Нет, ты не прячь глаза, — потребовал он. — Неужели ты действительно считала, что я не смогу этого понять? Что я такой чурбан и эгоист и не понял бы того, что ты — живой человек и что мало ли что могло произойти в твоей жизни за это время? Ты думала, что я тебя не прощу? — продолжил он с болью. — Не прощу тебе измену? Не прощу твою беременность? Не приму твоего ребенка? Не смогу, не захочу? Неужели ты думала, Света, что я не захочу жениться на тебе из-за твоего ребенка? — Он тяжело вздохнул.
— Неужели ты простил бы и принял? — тихо спросила она.
Валерка помолчал, потом достал из кармана небольшой футлярчик.
— Посмотри сюда. — Светка посмотрела. Валерка раскрыл черный футляр и услышал ее сдавленный стон. — Это кольцо я вез моей невесте. Девушке, которую любил едва ли не больше всего на свете. — Он со щелчком захлопнул футляр. Светка подняла на него переполненный раскаянием и восхищением взгляд. — Но сегодня я узнал, что моя невеста умерла.
Она что-то хотела сказать, но он положил футляр обратно во внутренний карман пиджака и поднялся со скамейки. Он уходил от Светки.
— Валера… — донеслось до него, но он не повернулся и даже не замедлил шага.
Ему было больно. Так больно, что он ничего не видел вокруг и даже не помнил, как добрался до дома. Ему было так же больно, как тогда, когда от него отреклась мать и когда умерла бабушка… Да, это было очень похоже на предательство его матери.
И Валерка сорвался. Безбожно запил, загулял в прямом смысле этого слова предался разврату. Засыпал в чьих-то объятиях, просыпался с больной головой, удивленно глядя на чужую, порой совсем не знакомую ему женщину, и снова напивался…
Так в пьяном угаре прожил все лето. Его друзья, самым близким из которых со времен поступления в кулинарный по-прежнему оставался Серега Беликов, пытались его остановить. Поначалу Серега участвовал в его гулянках, но уже через неделю такая запойная жизнь, в которой то и дело пустые бутылки менялись на полные, а одни женщины на других, ему надоела. Он попробовал поговорить с Валеркой, но тот буквально озверел и выгнал его из своей квартиры. Беликов, конечно, друга не оставил, но предпочел больше никаких разговоров не заводить и только контролировал ситуацию, пусть слабо, пусть лишь в денежном отношении, но все же следил за тем, чтобы нескончаемая гулянка не обошлась Валерке втридорога.
Про Светку Валерка и вовсе ничего не желал слышать. Серега как-то посетовал, что Валерка никого не предупредил о своем приезде, а потому и никто не успел его оповестить о Светке, но тот разговора не поддержал, только процедил сквозь зубы:
— Проехали. Ничего не говори, — и глянул так, что Серега тотчас достал бутылочку и предложил выпить за Валеркино возвращение и их встречу.
В нескончаемой пьянке Валерка прожил почти три месяца. За это время заработанные им деньги подошли к концу, а от него самого осталась буквально половина — он страшно похудел, осунулся и по всем параметрам стал подходить под статью «запойного». А в августе, в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое — Валерка дату хорошо запомнил, потому что утром посмотрел в календарь, — ему приснилась бабушка. Она просто смотрела на него с укоризной лучистыми глазами и качала седой головой, дескать, что же ты делаешь, внучок…
Валерка очень хотел, чтобы она с ним заговорила, что-то сам у нее спросил, но она молчала. Он проснулся в холодном поту, встал, пошатываясь подошел к окну, отдернул занавеску. Яркий солнечный свет залил комнату, Валерка инстинктивно прищурился. Сзади, на кровати, кто-то заворочался, и женский голос возмущенно проговорил:
— Дорогой, что это на тебя нашло в такую рань?
— Брысь! — беззлобно огрызнулся он, даже не поворачиваясь. — Слышала, что сказал? Собирайся и отваливай.
Она как-то жалобно мяукнула, но, судя по шороху, стала собираться.
— Дорогой, — снова заговорила, приблизившись к Валерке, — а ты ничего не хочешь мне сказать?
— Деньги там, на столике, — буркнул он.
— Поняла, — откликнулась женщина, и Валерка кинул косой взгляд на ту, с кем провел ночь. Просто так, из слабого любопытства, потому что не мог вспомнить, как она выглядит.
Выглядела она ничего, правда, была больно тоща на трезвый взгляд, но в том состоянии, в котором Валерка находился накануне вечером, показалась подходящей. Крашеные рыжие волосы, откровенный взгляд небольших, но выразительных глаз… Словом, вполне приятная бабенка. Валерка отвернулся, чтобы не встретиться с ней глазами и не без облегчения вздохнул, услышав, как за гостьей захлопнулась дверь. Кажется, даже сказал ей «пока».
Потом он натянул спортивные штаны и вышел на балкон. Ярко сияло солнце и его свет, его тепло, порывы свежего северного ветра, шум яркой зеленой листвы, птичий гомон рассказали ему всю правду о том, как он жил последние месяцы. О том, чем он все это время занимался. Он поднял голову, посмотрел на небо, и его синева словно бы влилась в его потускневшие глаза и осталась там. Он зажмурился, вздохнул полной грудью и начал новую жизнь. Без Светки.
Валерка отсек ее от себя безжалостно и резко, будто ее и не было никогда в его жизни. Так жестоко, что, заслышав ее имя, натягивался как струна, а недобрый взгляд мгновенно сужающихся глаз пригвождал проговорившегося к месту. Он не выносил никаких упоминаний о том времени, когда они со Светкой были вместе. Светка для него перестала существовать. И даже наедине с самим собой отнюдь не предавался воспоминаниям о ней — привычка не вспоминать теперь ему помогла.
Друзья, погоревав между собой, справедливо рассудили, что Валерка у них один, свой в доску, любой из них пошел бы с ним, как говорится, в разведку, не задумываясь доверил бы ему свою жизнь, а таких Светок у него может быть еще десяток. Ну или хотя бы парочка, а если не таких, то не хуже. Словом, они приняли его линию по ведения и смирились с ней, перестали говорить в его присутствии о Светке, стали делать вид, что ее нет и не было никогда. И только изредка, без Валерки, вспоминали. И, Конечно — о, конечно же! — для них для всех виной всему, что происходило с их другом, была Светка.
Как-то, сидя вдвоем с Серегой, Валерка неожиданно заговорил сам на запретную тему. Прошло уже четыре месяца, как он вернулся, и с месяц, как вышел из своего жуткого загула. Серега сначала даже и не понял, о ком он говорит, а сообразив, не знал, как реагировать.
