– Хорошо, я давно хотела попробовать.
– А это не твои подруги там стоят?
– Где?
– Видишь стенд в виде домика?
Мы тихо подошли ближе. Стенд действительно был похож на деревянный домик. В несколько рядов там стояли глиняные человечки, не выше десяти сантиметров.
– Можно выбрать человечков, похожих на себя и своих родителей, – объяснил Арсений. – Взять рамочку, приклеить их туда и подписать имена.
– Так мило, – улыбнулась я. – Они все разные. Нет ни одного похожего!
– Приколись, тут даже собаку и кошку можно выбрать! – засмеялась Нинка.
– Посмотри, это точно ты! – ответила Маринка, протягивая подруге глазастую глиняную девочку с косой челкой. – Одно лицо.
– Сейчас я тебя найду! – пригрозила Нинка в ответ. Маринка смеялась и краснела, выбирая нужных человечков. Арсений тоже смеялся, не забывая фотографировать.
На несколько минут я затерялась на дизайнерском рынке среди странных мягких игрушек, винтажных плюшевых медведей, неуклюжих зайцев, чашек с надписями и блестящих часов на цепочках.
Я застряла у прилавка с наклейками для стен. Черные силуэты птичек, кошек, собак, веточки деревьев, цветы… Птички хорошие, кошки тоже, но что-то все это не то. Я сама не знала толком, чего хочу и хочу ли вообще. В тот момент, когда я подумала, что ничего не найду, лист с нужной наклейкой сам упал мне под ноги… Черный силуэт Эйфелевой башни, почти метр в высоту. И еще пара зданий рядом, поменьше. Это была просто волшебная красота, которую я просто не могла выпустить из рук. Наверное, я минут пять и не могла на нее наглядеться, и только потом спросила у дизайнера:
– Сколько она стоит?
– Триста, – ответил парень. Он держал в руках таксу, аккуратно завернутую в шерстяной платок. Я отдала ему деньги, он вручил мне наклейки и свою визитку. Я пошла искать Арсения, я думала, куда в своей комнате можно прилепить эту красоту и как на это посмотрят родители.
– Гусена, иди сюда скорее! – крикнул кто-то из толпы, собравшейся рядом с большой бумажной лошадью. Нинка прыгала и махала мне рукой, Маринка стояла рядом с ней, держа в руке зеленую баночку с гуашью. Вокруг бегали дети с кисточками, с ладонями, испачканными цветной краской, за ними по пятам ходили взрослые, уговаривая пойти их помыть руки. Арсений улыбался и фотографировал их.
– Держи кисть! – сказала Нинка.
– Нужно что-то нарисовать? – спросила я.
– Нам досталась лошадиная шея, – объяснила Марина. – Вот эти шесть квадратиков. Рисуй, что хочешь.
– Только позитивное, – добавила Нинка, рисуя в своем квадрате зеленую птичку. – И доброе. Солнышки, птички, рыбки, цветочки, сердечки…
Дети толкались у нас под ногами, рисовали рядом с нами. Им немного помогали взрослые. Их рисунки на этой лошади не очень сильно отличались от рисунков детей. И от рисунков моих подруг. Маринка рисовала семью из трех человек и кота рядом. Точно такой же я видела у нее дома, в папке ее детских рисунков. Такой же был и у меня. А Нинка рисовала своей птичке пару – зеленую птичку чуть побольше. Я нарисовала дерево с десятком сердечек вместо листьев… Через полчаса безликая белая лошадь из картона превратилась в яркий рисунок, простой и немного наивный. Я опустила кисточку в стакан из «Старбакса» с водой и, улыбнувшись, повернулась к Арсению. Он нажал на кнопку и протянул мне камеру:
– Кто это? – Девочка на снимке показалась мне очень знакомой. У нее были мои волосы, глаза и моя вязаная сиреневая шапка в дырочку. – Это что… я?
– Ты, Насть, – усмехнулся Арсений. – А что тебя удивляет?
– Ничего… Просто хорошо получилась. У меня очень мало удачных фотографий. Я плохо получаюсь на снимках.
Я говорила правду. Девочка на экране камеры Арсения была слишком красивой, чтобы быть мною.
– Пришли мне ее вечером, – сказала я. – Поставлю себе на аватар.
– У меня много твоих фоток скопилось за лето, – ответил Арсений. – И все – отличные.
– Просто ты хорошо фотографируешь.
Арсений притянул меня к себе и снял нас вместе, с вытянутой руки. Даже вслепую у него получались хорошие кадры.
– Мы хорошо смотримся вместе, – улыбнулся Арсений. Я промолчала, но душа моя запела от радости. Как хорошо, что он это сказал! Может быть, я действительно ему нравлюсь, и наше лето и осень будут не последними, которые мы проведем вместе.
Позже я сделала глиняную вазу на гончарном круге и купила брошку в виде маленькой сиреневой совы в розовый горох. Хотела еще подвеску с Эйфелевой башней и золотистую цепочку с часами, чтобы носить их на шее, но денег уже не осталось.
В метро мы сидели рядом и чуть не проехали свою станцию, рассматривая сотни сегодняшних кадров и то и дело целуясь.
* * *
Через неделю я купила шесть одинаковых рамочек и распечатала свои любимые летние фотографии, которые сделал Арсений. Все лето – в шести фотографиях, двадцать на двадцать пять сантиметров. Все так и получилось, как говорили девчонки в конце апреля. Несколько минут позора, а потом – целое лето счастья.
Пока Нинка и Маринка возились с моим котом Бармалеем, мы с Арсением вешали фотографии на стену моей комнаты.
Вот я стою рядом с разрисованной детьми лошадью на фестивале «Seasons», неделю назад.
Вот я сижу на траве в своей пестрой юбке, которую сшила ночью за два часа, а седой хиппи в джинсах с вышивкой на кармане вплетает мне фенечки в волосы.
Вот влюбленная парочка на опустевшем пляже в начале сентября, чью историю мы придумали с Арсением от начала и до конца, а потом сфоткали их через солнечные очки.
Вот мы с девчонками сидим у Останкинского пруда, в котором отражается «Первый канал», играем в скраббл на траве, составляем неприличные слова и задыхаемся от смеха.
Вот мы втроем с Нинкой и Маринкой выпрыгиваем из воды, в купальниках, во все стороны летят брызги, на лицах – улыбки, а в глазах – счастье, настоящее, летнее.
А вот и мы с Арсением – едем в стеклянном лифте в «Ереван Плазе». В тот момент мы одновременно посмотрели на потолок и увидели свое отражение. Его-то Арсений и сфотографировал.
Оказалось, за лето я много раз попадала в объектив его камеры. Арсений прислал мне эти фотографии. Я нравилась себе абсолютно на всех снимках. Жаль только, что совместных фото у нас почти не было. Может, две или три, да и те – нерезкие.
Нинка с Мариной все еще возились с плюшевым британцем и смотрели «Сплетницу», а я грустила. Через три дня Нинка переедет в другой район и пойдет в другую школу, а Маринка перейдет в колледж. Мы больше не будем видеться каждый день, и меня реже будут звать Гусеной.
– Куда мне повесить Эйфелеву башню? – спросила я.
– Приклей на окно, – ответила Маринка.
– Просыпаешься, а в окне – Париж! – захихикала Нинка.
