Женщины стали расходиться, утешая друг друга. Соня хотела взять под руку Джоану, но, увидев, что она пока не уходит, ушла с остальными. Лейф разбирал какие-то бумаги на своем столе и очень удивился, увидев Джоану.
— Да, Джоана?
Вопрос буквально вырвался у нее:
— Что мы можем сделать?
— Я не знаю. Понятия не имею. Единственное, что у нас осталось, это надежда. Надежда, что наша страна будет спасена.
Джоана зашла в свой кабинет и накрыла печатную машинку. Ее движения были автоматическими. Потом перелистнула календарь. Вчерашний вечер, видимо, стал для короля самым трагическим в его жизни. Много лет назад, ступив на престол, он произнес фразу: «Все для Норвегии!» Сейчас она поклялась себе в том же. Все возможное, чтобы вернуть свободу, она сделает. Все, что будет в ее силах.
Стыд поражения поселил отчаяние в народе. Оно читалось на лицах, люди перестали улыбаться. ВВС начали передавать специальные репортажи в Норвегию из Англии, и король выступил с обращением к народу в час отчаяния, сказав, что скоро наступит освобождение. В течение нескольких дней тысячи листовок с его речью, отпечатанные на подпольных типографиях, заполонили страну. Одну из них Джоана нашла на своем рабочем столе. Она не стала интересоваться, как она попала туда, а просто спрятала ее в сумку. Вечером она бросила ее в почтовый ящик соседей, вложив свою лепту в распространение королевского обращения.
У каждого появилась продуктовая карточка и документ с фотографией, удостоверяющий личность. Документы были напечатаны на немецком языке, а внизу шел перевод на норвежский.
В Норвегии проживало около восьмисот евреев — мужчин, женщин, детей. На их карточках стояла красная буква «J», и в ту же неделю у них потребовали сдать радиоприемники, а далее последовало осквернение главной синагоги в Трондхейме.
Комендантский час продолжался, и тех, кто не завесил окна, жестоко наказывали. Предприимчивая фабрика начала изготовление жалюзи из плотной черной бумаги, и Джоана купила их, чтобы закрыть окна.
Все публичные собрания были запрещены, нельзя было останавливаться и разговаривать на улицах, даже с близкими людьми. Слушать ВВС воспрещалось под угрозой строжайшего наказания, а вся пресса выходила под немецкой цензурой. Переезжать с места на место или менять адреса разрешалось только с санкции полиции. Джоана не представляла, вернутся ли вообще Алстины домой.
Одним утешением было то, что немцам, согласно приказу их высшего командования, было запрещено покупать продукты у местного населения. Но тем не менее оккупанты забирали все сельскохозяйственные продукты у фермеров.
Скоро стало очевидным, что кормить огромную армию население не в состоянии.
Трагический случай произошел в городе, когда юноша увидел свою сестру с немецким солдатом. Он попытался оттащить ее и получил пулю в живот. На похороны собралось много народу, но его сестра не пришла. Кто-то из его друзей схватил ее и обрил наголо. Такое случалось со всеми девушками и женщинами, которые путались с немцами.
Среди местного населения были и такие, кто общались и сотрудничали с врагами. Местное население презирало их как предателей.
Джоана не выносила топота сапог и особенно ненавидела их, когда они шагали под марш «Мы наступаем на Англию».
Как только почта возобновила работу, она написала родителям, желая узнать все новости, а также — Анне Алстин. К счастью, пришли оба ответа. Первым она открыла письмо из дома. Ее мама писала, что у них все хорошо, насколько это возможно в сложившейся ситуации. Братья, как она и подозревала, ушли на войну. Джоане так хотелось снова увидеть их всех.
Письмо Анны Алстин было тревожным. Она писала, что очень хочет вернуться домой, и если бы ее дорогой муж не был евреем, то проблем бы не возникло. К несчастью, особое отношение к евреям делало переезд невозможным. Муж ее сестры надеялся добиться разрешения, ссылаясь на его физическое состояние, но немецкие власти не учитывали особых случаев. Она поблагодарила Джоану и написала, что очень надеется на скорое возвращение. Между строчек письма читался страх Анны за мужа.
Спустя какое-то время она получила письмо от Стефена. От радости у нее дрожали руки, когда она разворачивала его.
«Привет, Джоана. Пишу тебе с западного побережья. После событий последних недель так хорошо вернуться в нормальное состояние. Нет ничего лучше работы на ферме. Поначалу немного болели мышцы, но это ерунда. Сейчас у меня такое чувство, будто я никогда не уезжал отсюда. Урожай в этом году обещает быть отличным. Я смотрю вперед — в то время, когда ты сможешь приехать домой. Не забудь, мы договорились встретиться на озере. Вчера я ходил на рыбалку, и там ничего не изменилось. Я скучаю по тебе. Мы так давно не виделись. Напиши мне. Передай привет Анне и Виктору. Стефен».
Она засмеялась. Ясно, он решил не возвращаться, чтобы не работать на немцев. Мог он находиться на ферме ее родителей? В любом случае он должен был общаться с ними, потому что ходил на озеро, а в долине стоит ее дом. Ее мама ни словом не обмолвилась об этом, но возможно, потому, что это было рискованно.
Она писала ему ответ теплым августовским вечером, сидя в саду, и вдруг увидела силуэт высокого мужчины с чемоданом в руках. Присмотревшись, она узнала своего старшего брата Рольфа и, радостно вскрикнув, кинулась ему навстречу. Его густые светлые волосы закрывали лоб, а серо-голубые глаза улыбались.
— Не могу поверить! — воскликнула она. — Как ты попал сюда? Как дела дома? Как мама и папа? Как Эрик?
Он немедленно заверил ее, что у них все хорошо, а потом сказал то, о чем она не осмеливалась спросить.
— Нам на ферме помогает один твой друг. Я думаю, ты уже получила от него письмо. — Он похлопал по карману своего пиджака. — У меня есть письмо от него, а еще от мамы и твоих друзей. Ты же знаешь, как у нас бывает. Только я сказал, что собираюсь в Осло, так уже через несколько часов об этом знала вся округа.
— Пойдем в дом, я приготовлю тебе ужин. Правда, еды немного. По продовольственным карточкам выдают очень мало продуктов. Белый хлеб теперь только в больницах.
— Можешь мне не рассказывать. У нас на ферме тоже жизнь трудная, но все же полегче, чем в городах. Немцы забирают почти все продукты. — Он пошел за ней в дом. — Мама прислала тебе кое-что: масло, яйца и мясо. Она всегда считала тебя слишком худой, а сейчас она боится, что тебя вообще ветром сдувает.
Они посмеялись.
— Масло! — воскликнула Джоана, развернув бумагу. — Я уже не помню, когда последний раз видела его на прилавках магазинов. А теперь расскажи, как тебе удалось доехать до меня.
— Я решился попросить разрешение на поездку в Осло, чтобы получить подтверждение, что могу работать в нашей школе. Вообще я собирался перейти в школу за полем, она больше, но жители упросили меня остаться. Они хотели, чтобы в школе был кто-то, кого они знают и кому могут доверить своих детей.
— Я рада, потому что это значит, что ты сможешь присматривать за родителями.
