— Нет, мы не получали от нее никаких известий, — негромко ответила Броуди.
Вскоре Джош попрощался и повесил трубку.
По-прежнему завернутая в полотенце, Броуди вошла в комнату Мэйзи и встала у окна с видом на сад позади дома. Они вселились в этот особняк сразу же после того, как завершилось строительство, и тогда садик представлял собой просто участок голой красноватой земли. А теперь перед ее глазами мерно колыхалось под ветром море зелени. Кое-где виднелись небольшие деревца и кусты, готовые выстрелить в мир свежими листочками и побегами. Кажется, трава была уже достаточно высокой для первого в этом году покоса.
Детскую горку они разобрали много лет назад, но качели оставались на прежнем месте. На том, чтобы сохранить их, настояла Мэйзи. На вопрос Броуди, зачем ей это нужно, она отвечала, что ей нравится тихонько раскачиваться на них в темноте, размышляя о своих делах и о жизни в целом.
— Я планирую здесь свое будущее, — однажды заявила ей дочь.
Глаза Броуди наполнились слезами. Она поднесла руку ко рту и впилась зубами в костяшки пальцев, чтобы не расплакаться. Мэйзи никак не могла планировать того, что с ней случилось. Не выдержав, Броуди повалилась ничком на узкую девичью кровать, зарылась лицом в светло-желтую подушку и разрыдалась.
Моя любимая доченька, которой всего двадцать лет, стала наркоманкой. Я не знаю, где она сейчас. Я не знаю, откуда она берет деньги, чтобы покупать наркотики.
Броуди жила в вечном страхе за Мэйзи и постоянно ожидала самого худшего.
А Колин ничем не хотел или не мог ей помочь. Поначалу он тоже был расстроен и выбит из колеи, но вскоре пришел в себя.
— Увы, но Мэйзи придется разбираться с этой проблемой самостоятельно, — заявил он, и по тому, как он это сказал, Броуди поняла, что муж принял окончательное решение. — Мы здесь ничего не сможем сделать. — От дальнейшего обсуждения сложившейся ситуации он отказался наотрез. Мэйзи с ее бедами более не интересовала его.
Поначалу Броуди отправляла дочери чеки, но потом, проверяя банковские выписки, обнаружила, что та их не обналичила. После этого она стала посылать Мэйзи наличные. Колин же заявил жене, что она сошла с ума.
— Она ведь все равно истратит их на наркотики, — холодно бросил он.
— В таком случае я бы предпочла, чтобы Мэйзи получала деньги от нас — от меня, — возразила Броуди. Она боялась даже подумать о том, каким способом ее милая и славная дочурка начнет добывать себе деньги, если они перестанут приходить от матери.
Перед самым Рождеством последний конверт с деньгами вернулся из Кэмдена
[15] с пометкой «Адресат выбыл». С тех пор они больше не имели известий о своей дочери. Броуди терзалась дурными предчувствиями, не представляя, куда та могла переехать. Она написала подруге Мэйзи, единственному человеку в Лондоне, которому могло быть известно хоть что-нибудь о ее местонахождении, но Коллин ничего не знала. Коллин и Мэйзи поступили в университет в одно и то же время. «Я старалась не терять ее из виду, — написала в ответ Коллин, — но когда в последний раз навещала притон в Уилздене, ее там уже не было…»
А Броуди даже не подозревала, что ее дочь живет в Уилздене, да еще в притоне!
Джош несколько месяцев тоже искал свою сестру, но безрезультатно.
Внизу послышался шум — кто-то вошел в дом через заднюю дверь. Скорее всего, это Джордж, ее свекор, явился, чтобы заняться машиной своего сына. Колин предавался ремонту и восстановлению «триумфа» со страстью и одержимостью, которую некогда питал только к своей жене и детям. Он ничего не жалел для машины, не скупился на любые расходы, если речь заходила о покупке или изготовлении для нее запасных частей, и практически все свободное время проводил в гараже, где и стоял злосчастный «триумф». Двум другим автомобилям приходилось довольствоваться подъездной дорожкой.
Броуди потихоньку проскользнула в спальню и быстро оделась. Затем она припудрила нос и нанесла макияж, особое внимание обращая на то, чтобы глаза не выглядели красными и припухшими. Меньше всего ей хотелось, чтобы Джордж догадался о том, что она плакала.
— Доброе утро, — хмуро проворчал свекор, когда она спустилась в кухню. Он как раз наливал воду в кружку, из которой торчал хвостик чайного пакетика. Возраст Джорджа приближался к семидесяти годам, и он до сих пор оставался привлекательным мужчиной с пепельно-стальными волосами, которые лишь слегка поредели на макушке, и резкими чертами лица, неизменно сохранявшего властное и презрительное выражение. Он работал бригадиром на автозаводе в Биркенхэде, и, по слухам, рабочие боялись его как огня. Боялись и ненавидели.
— Доброе утро, — сквозь зубы откликнулась Броуди. Джордж никогда не снисходил до того, чтобы постучать в дверь, и вообще вел себя так, словно дом принадлежал ему. И еще он никогда не спрашивал разрешения сделать себе чай. Пожалуй, Броуди напрасно тешила себя надеждами, ожидая, что свекор будет вести себя так, как вела бы себя она, оказавшись в его доме. Говоря откровенно, она его терпеть не могла.
И в этом Броуди была не одинока. Супруга Джорджа, Эйлин, бросила его после сорока пяти лет совместной жизни, когда он вышел на пенсию. Она просто не могла двадцать четыре часа в сутки находиться с ним под одной крышей. Джордж был грубияном, который считал, что он прав всегда и во всем, как бы нелепо он при этом ни выглядел. Он настоял на том, чтобы сопровождать Эйлин во время ее походов в супермаркет, и полностью лишил ее права голоса, покупая самые дешевые овощи и мясо. Джордж наотрез отказался приобретать экологически чистые продукты, бесцеремонно возвращал обратно на полку стиральный порошок, которым привыкла пользоваться Эйлин, под предлогом того, что это слишком дорого, и вместо него покупал другой, дешевый, о котором не знал решительно ничего. Словом, он вел себя таким образом, словно хотел дать понять своей супруге, что отныне все будет так, как хочет он, и никак иначе.
— Да ведь он никогда в жизни не занимался стиркой или готовкой, — шепотом жаловалась Эйлин Броуди, своей невестке, — женщины были лучшими подругами. — Все эти годы я приглядывала и ухаживала за ним и четырьмя детьми, но теперь, оказывается, это ровным счетом ничего не значит. Он считает себя умнее всех. Кроме того, Джордж решительно отказывается заглянуть в кафе в супермаркете после того, как все покупки сделаны. А ведь это было самым любимым моим развлечением — выпить кофе и съесть пирожное с кремом перед тем, как идти домой. Там по пятницам всегда собираются женщины, с которыми я регулярно встречалась. А он лишил меня и этого последнего удовольствия.
В прошлом году, не в силах более выносить присутствие мужа, Эйлин уехала в Лондон, где поселилась у своей овдовевшей сестры Мэри. Старушки провели зиму в Гоа
[16], где погода всегда оставалась солнечной и ясной, а стоимость жизни была на порядок меньше, чем дома, в Англии.
