Заметив, что Диана идет к автомобилю, индианка в роскошном зеленом сари с красной кастовой точкой между бровями распахнула заднюю дверцу и приветствовала девушку радостной улыбкой.
— Хотите взглянуть на моего очаровательного, славного внука? — Она откинула уголок шали, прикрывавшей лицо малыша. — Знакомьтесь, это наш Умеш.
— Он у вас очень симпатичный, настоящий красавец, — согласилась Диана.
У ребенка была смуглая гладкая кожа, длинные черные ресницы и жесткая черная курчавая шевелюра на голове. Он крепко спал, не обращая внимания на суматоху, которую породило его появление на свет.
Женщина осторожно прикрыла дверцу. Эмма обошла машину сзади и открыла багажник.
— Я думала, что Рави прогонит меня с глаз долой, — прошептала она. — Но он, наоборот, очень обрадовался тому, что у него есть сын, а его отец и мать готовы были плясать от счастья, хотя и настояли, чтобы мы немедленно поженились. Вся штука в том, что братьев у Рави нет, одни сестры. Они замужем, но и у них родились девочки. Так что Умеш стал их первым внуком, и они заявили мне, что он — лучшее приданое, которое может принести с собой девушка, хотя я не совсем понимаю, что они имеют в виду. Я даже не знала, что Рави живет в этом чудесном большом доме в районе Принцесс-парка. Но все равно, Ди, — грустно улыбнулась Эмма, — я бы хотела, чтобы отцом моего сына был Дамиан.
А Броуди обнаружила, что влюбилась в собственного деда! При первом же удобном случае она включала компьютер, выводила на экран монитора его фотографию и время от времени поглядывала на нее. Снимок то и дело исчезал, и на мониторе возникала экранная заставка, и тогда Броуди поспешно трогала «мышку», чтобы вернуть его на место.
— Спокойной ночи, дедушка, — говорила она, выключая компьютер перед тем, как лечь спать. Не было смысла пытаться представить, как бы он выглядел в старости, потому что шансов постареть у него не было. Через несколько лет после того, как была сделана эта фотография, он нелепо погиб в перестрелке. На веб-сайте не обнаружилось никакой информации о том, что случилось с человеком, который застрелил Тома Райана. Броуди хотелось верить, что его казнили, и эта мысль привела ее в такое смятение, что она тут же позвонила Колину, чтобы обсудить ее.
— Понимаешь, я же всегда выступала за отмену смертной казни, — причитала Броуди, — как и ты, впрочем, а теперь надеюсь, что того мужчину, который застрелил моего дедушку, повесили; кажется, такая смерть раньше была уготована убийцам?
— Что-то в этом роде. — Она живо представила себе, как на другом конце линии Колин пожимает плечами. — Нет смысла обсуждать такие серьезные вещи, как смертная казнь, если они касаются нас напрямую. Время от времени кто-нибудь из членов парламента пытается вернуть ее обратно, но подобные предложения неизменно отвергаются подавляющим большинством голосов.
— Да, я все понимаю, — согласилась Броуди. — Именно такие законодательные нормы и отличают развитые страны от более отсталых. Пожалуй, сердце подсказывает мне одно, а разум — нечто совсем другое.
— Видишь ли, это потому, что ты непосредственно замешана в деле. Тебе кажется, что тот, кто застрелил твоего деда, был хладнокровным убийцей. Ну а вдруг в тот вечер он вышел из дому, не собираясь никого убивать? Скажем, взял с собой пистолет только для форса, чтобы придать себе храбрости, а потом запаниковал или даже не знал, что оружие заряжено? Кстати, Броуди, — ласково добавил он, — тебе не кажется, что немножко нелепо так переживать из-за своего деда, который погиб семьдесят шесть лет назад?
Броуди считала подобное поведение не просто нелепым, а нездоровым и неестественным.
— Дело в том, — сказала она наконец, — что до того, как мы с тобой поженились, у меня не было ни единого родственника, кроме матери. И фотографий у нас тоже не было, если не считать тех, где я совсем маленькая рядом с отцом и матерью. Ты даже представить себе не можешь, что я сейчас чувствую, глядя на снимок своего деда. Если бы его не убили, он мог бы быть еще жив.
Колин насмешливо фыркнул.
— Да уж, долгожитель! Ему бы уже перевалило за сто.
— А что, и такое случается, — запротестовала Броуди. — Вот только вчера в новостях передавали, что число тех, кому исполнилось сто лет, все увеличивается.
— Родная, я тоже смотрел этот выпуск. Но, боюсь, тебе придется смириться с тем фактом, что твой дед был замечательным человеком, которому суждено было умереть молодым. — Он замолчал, и Броуди расслышала слабые звуки музыкальной заставки к очередному выпуску новостей круглосуточной службы Би-Би-Си. — Ты видела последние известия? Ливан бомбят так, будто решили стереть его с лица земли.
— Нет, сегодня я еще не включала телевизор. — И вообще, в последнее время Броуди старалась не смотреть новости, хотя в доме престарелых, где она сейчас работала, телевизор был включен почти постоянно. Они с Колином редко говорили о чем-либо еще, кроме политики во всех ее проявлениях, зато в «Каштанах» этой темы никто и никогда не касался. Ведь вокруг было столько интересных вещей и событий: Иммиграционный центр, братья Дианы, ребенок Эммы, неприятности Рэйчел… Теперь вот еще у них появилась Чарли, восхитительная маленькая девочка из соседнего дома, которая очень неохотно выдавала собственные секреты. По словам Ванессы, ее отец оказался ужасной личностью. Ну и, разумеется, у Броуди была Мэйзи, от которой она очень давно вообще не получала никаких известий. Кстати, Карен Грант время от времени по-прежнему звонила ей или присылала письма по электронной почте. Когда они разговаривали по телефону в последний раз, Карен предположила, что Мэйзи могла уехать из Лондона, а потом сообщила, что разослала ее фотографию в полицейские участки по всей стране.
Броуди поднялась наверх, чтобы порыться в старых шкафах и сундуках в надежде обнаружить какие-нибудь безделушки, которые можно продать на лотке ее матери в Иммиграционном центре. Меган вела себя так, словно получила повышение по службе, и относилась к своему новому увлечению очень и очень серьезно.
В доме стояла мертвая тишина. Из комнаты Рэйчел не доносилось ни звука, и даже телевизор Ванессы работал совершенно неслышно. Диана отправилась на свидание с Лео, чем, собственно, и объяснялось отсутствие шума. Броуди обнаружила, что страшно скучает по ней.
На втором этаже оставались свободными еще четыре комнаты, размерами, правда, в несколько раз уступавшие тем, которые сдавались внаем. Они были темнее, окна в них были меньше, а уж не ремонтировали их вообще бог знает сколько лет. Еще когда Броуди была маленькой и сама жила здесь, то и тогда, сколько она себя помнила, эти помещения использовались исключительно для хранения старой мебели и картонных коробок, набитых всякой таинственной и загадочной всячиной.
Существовало какое-то неписаное правило насчет того, что чем больше у вас жизненного пространства, тем больше хлама в нем скапливается с течением времени. В их доме в Бланделлсэндзе они с Колином вели вечную и безнадежную борьбу с ненужными вещами, устраивая регулярные генеральные уборки. Они собирали старое постельное белье, порванные полотенца, поношенную обувь, чинить которую не имело смысла, но в которой еще можно было ходить, прочитанные книжки, игрушки, которыми больше никто не играл, одежду, носить которую никто не желал или из которой выросли дети, поломанный садовый инвентарь и старую посуду. Все это барахло сносилось в гараж и грудой лежало там, ожидая своей очереди, пока его не отвозили в благотворительные магазины или на городскую свалку. В их новеньком, с иголочки, доме попросту не было места для вещей, которые не нужны для повседневной жизни. Впрочем, Колин и Броуди все-таки сохранили на всякий случай две лишние кровати и платяной шкаф, которые занимали целую стену и половину комнаты.
