Пробежав некоторое расстояние, она приостановилась на перекрестке, где от первого переулка отходил второй, еще более узкий. Любопытство стало почти невыносимым.
«Неужели потеряла?» – подумала раздосадованная Мараси и тут же ахнула и попятилась.
В начале маленького переулка ее ждал высокий – больше шести футов ростом – человек. Просторный черный плащ придавал ему грозный вид. Незнакомец поднял бледные руки и снял капюшон, обнажив бритую голову и лицо с замысловатыми татуировками вокруг глазниц, из которых торчали металлические штуковины, похожие на толстые железнодорожные костыли. Одна глазница была деформирована, будто раздроблена. Давно зажившие шрамы и костяные выступы под кожей искажали татуировку.
Мараси знала это существо по мифам, поэтому, едва увидев, похолодела от ужаса.
– Железноглазый… – прошептала она.
– Приношу извинения за то, что выманил вас подобным способом, – тихим скрипучим голосом заговорил Железноглазый.
– Подобным способом? – переспросила – почти пискнула – Мараси.
– При помощи эмоциональной алломантии. Иногда я слишком сильно разжигаю эмоции. Впрочем, мне никогда это не давалось так хорошо, как Бризу. Успокойся, дитя. Я не причиню тебе вреда.
Мараси ощутила мгновенное спокойствие, хотя оно показалось ужасно неестественным, и ее чувства пришли в еще большее смятение. Она была спокойна – и одновременно ей было плохо. Нельзя чувствовать спокойствие, когда разговариваешь с самой Смертью.
– Твой друг, – продолжал Железноглазый, – обнаружил нечто весьма опасное.
– И вы хотите его остановить?
– Остановить? – повторил Железноглазый. – Ни в коем случае. Я хочу ему кое-что сообщить. У Гармонии особые взгляды, и я не во всем с ним согласен. Странное дело, но его особая вера требует, чтобы он это позволял. Вот, держи. – Железноглазый сунул руку в складки плаща и вытащил маленькую книжку. – Здесь содержатся сведения. Тщательно ее храни. Можешь прочитать, если захочешь, но обязательно доставь ее от моего имени лорду Ваксиллиуму.
Мараси взяла книжку.
– Простите, – сказала она, борясь с оцепенением, которое вселил ее удивительный собеседник. Неужели она действительно разговаривает с героем мифов? Может, она сходит с ума? Даже думать удавалось с трудом. – Но почему вы сами ее не отдали?
Железноглазый улыбнулся, не разжимая губ и не сводя с нее головки своих серебристых штырей.
– У меня предчувствие, что он бы попытался меня застрелить. Ему не нравятся вопросы без ответов, но он помогает моему собрату, а я склонен подобное поощрять. Хорошего дня, леди Мараси Колмс.
Железноглазый, шурша плащом, повернулся и двинулся прочь по переулку. На ходу надел капюшон, с помощью алломантии поднялся в воздух, перемахнул через крыши ближайших домов и исчез из виду.
Мараси сжала книгу, потом сунула в сумочку, не переставая дрожать.
Закончив алломантический полет вдоль рельсов, Ваксиллиум приземлился на железнодорожной станции. Хоть он и постарался это сделать как можно аккуратнее, больная нога сразу дала о себе знать.
Уэйн сидел на платформе, закинув ноги на бочку, и курил трубку. Рука его была по-прежнему на перевязи. На то, чтобы исцелить ее быстро, не осталось здоровья. Попытайся Уэйн отложить немного про запас прямо сейчас, он исцелялся бы во время этого процесса медленнее, а потом быстрее, но в конечном счете метапамять осталась бы пустой.
Уэйн читал какой-то романчик, который вытащил из чьего-то кармана в поезде, по пути во Внешние Владения. Вместо книги он подложил алюминиевую пулю, которая стоила раз в сто дороже. По иронии судьбы, если бы хозяин книги обнаружил подмену, то вряд ли осознал бы ее настоящую стоимость и наверняка выкинул бы прочь.
«Надо поговорить с ним об этом, – подумал Ваксиллиум. – Но не сегодня». Сегодня у них другие заботы.
Ваксиллиум присоединился к другу, но продолжал смотреть на юг. В сторону города, куда уехал дядя.
– Очень хорошая книжка, – сказал Уэйн, перелистывая страницу. – Ты должен попробовать почитать. Она про зайчиков. Говорящих. Ужасно интересно.
Ваксиллиум не ответил.
– Ну так что, это был твой дядя? – спросил Уэйн.
– Да.
– Вот мразь. Значит, я тебе должен пятерку.
– Пари было на двадцатку.
– Ага, но ты мне должен пятнадцать.
– Да ладно?
– Конечно! Мы же заключили пари, что ты в конце концов поможешь мне с умыкателями.
Ваксиллиум взглянул на друга, хмурясь.
– Что-то не припомню такого пари.
– Мы его заключили в твое отсутствие.
– В мое отсутствие?
– Ага.
– Уэйн, нельзя заключать пари с людьми, которых нет рядом.
– Мне можно. – Засунув книгу в карман, Уэйн поднялся. – В том случае, если они должны были быть рядом. А ты должен, Вакс.
– Я… – И что сказать в ответ на такое? – Я буду. Отныне и впредь.
Кивнув, Уэйн тоже повернулся в сторону Эленделя. По одну сторону виднелись два небоскреба-соперника, здания поменьше, точно кристаллы, росли из центра расширявшейся столицы.
– Знаешь, – снова заговорил Уэйн, – мне всегда было интересно, каково это будет – прийти сюда, столкнуться с цивилизацией и все такое. Я не понимал.
– Не понимал чего? – спросил Ваксиллиум.
– Что на самом деле это самая дикая часть мира. Что у нас, за горами, жизнь была очень даже легкая.
Неожиданно для самого себя Ваксиллиум кивнул:
– Иногда ты бываешь очень мудрым, Уэйн.
– Все потому что у меня работает соображалка, дружище, – переходя на провинциальный говор, пояснил Уэйн. – Использую голову по назначению, стал-быть. По крайней мере иногда.
– А остаток времени?
– Остаток времени я ничего не соображаю. Потому что, если бы соображал, помчался бы со всех ног туда, где все просто. Смекаешь?
– Да. И нам в самом деле надо остаться, Уэйн. У меня здесь есть дело.
– Тогда мы его сделаем, – просто сказал Уэйн. – Точно так же, как всегда.
Снова кивнув, Ваксиллиум сунул руку в рукав и вытащил тонкую черную книжечку.
– Что это? – с любопытством спросил Уэйн.
– Записная книжка моего дяди. Полная условленных встреч и заметок.
Уэйн тихонько присвистнул:
– Как ты ее добыл? Удар в плечо?
– Взмах по столу.
– Мило. Рад, что за все эти годы, проведенные вместе, я научил тебя чему-то полезному. Что ты оставил взамен?
– Угрозу. – Ваксиллиум снова перевел взгляд на Элендель. – И обещание.
Он этого так не оставит. Если кто-то из твоих близких плохо кончил, обязанность все исправить лежит на тебе. Этого требовала честь Дикоземья.
