— Неужто пытали?
— Дело прошлое — всего испытать пришлось, а там и ссылка в Сибирь последовала. Едва до Сибири довезли, указ новый царский — вернуть немедля. Правительница Анна Леопольдовна так решила. А там, оглянуться не успели, государыня Елизавета Петровна на престол отеческий вступила, батюшку с другими архитекторами и художниками в Москву отправили — к коронационным торжествам готовиться. Батюшка всё как положено сделал и прошение подал, чтоб в Москве ему остаться, от царского двора да столицы подальше. Тут и меня архитектурным наукам обучаться к князю Дмитрию Васильевичу Ухтомскому отдал. В 1749-м я уж звание архитектурии гезеля получил вместе с Петром Романовичем Никитиным да Александром Кокориновым. Пётр Романович вместе с родителем своим преотменным живописным мастером Романом Никитичем Никитиным в один час с батюшкой из сибирской ссылки вернулись.
— И он из ссылки?
— И он. Дитятей его ещё вместе с батюшкой да матушкой сослали. Допреж того Романа Никитича лет семь-восемь в Шлиссельбургской, а может, и в Петропавловской крепости в одиночном заключении держали, что ни день допросам подвергали.
— Художника? За что?
— Да не столько за свои вины — за братца родного, Ивана Никитича Никитина. Славный живописец был. Государь Пётр Алексеевич Первый всячески его отмечал, в Италию обоих братьев посылал в мастерстве совершенствоваться. В Петербурге у Синего моста дом им преотличный с мастерской живописной построил. Всюду с собой Ивана Никитина брал. Как тот из Италии вернулся, приказал всем придворным портреты царские у него заказывать. Сам и цену портретам тем положил.
— Так в чём же мастер провиниться мог?
— Разное, Дмитрий Григорьевич, говорят. Всех сплёток не переслушаешь, да и повторять их себе во вред только. Вам, по доброму знакомству, скажу. Будто партию такую при дворе составил, чтобы власть императорскую конституцией ограничить, — факцией называлась. И народу в ней разного немало из придворных собралось. Иные толкуют, будто императрице Анне Иоанновне подчиниться не захотел, сумнение в правах её на престол царский высказывал. А иные — что курляндцев императрицы осуждал за грабительство бесстыдное богатств российских. Императрица на господина Бирона как на образ святой глядела, а он меж тем что под руку попадало в Курляндию вывозил. Вот поручик-то наш нынешний Иван Нелидов — вчерась беседа у нас с ним за полночь затянулась — на том стоит. Батюшка его о многом известен был по службе. По моему же разумению, за всё вместе Никитин поплатился.
— Пётр Романович ничего не говорит?
— После Сибири-то? Эх, Дмитрий Григорьевич! Сразу видно, родные ваши места не к северу — к югу протянулись.
— Одно счастье, что при нынешней просвещённой императрице ничего подобного случиться уж не сможет.
— Так полагаете? Что ж, поживём — увидим.
* * *
Д. Дидро, его друзья
Парижская квартирка Дидро не отличалась ни богатством, ни размерами. Но она гораздо меньше того, что мог бы себе позволить преуспевающий критик. Просто Дидро безразличны все проявления роскоши. Идеи! В них смысл его жизни. А теперь тем более он, кажется, нашёл поле для их реализации. Это почти чудо, но каждая почта из России заставляет всё больше убеждаться в такой возможности. В конце концов, недаром все утверждают с незапамятных времён: сказочная страна, необъяснимые нравы. Что из того, что его настоящая корреспондентка не принадлежит по крови ни к этому удивительному народу, ни к этой непонятной стране.
— Дидро, у вас опять письмо от русской императрицы? Невероятно! Вы обмениваетесь корреспонденцией как настоящие влюблённые.
— Друзья, вы абсолютно правы. Письмо действительно от Екатерины Великой, и мы оба — с императрицей — влюблены. В идеи, господа! Это и в самом деле удивительная женщина. Подумайте сами, едва освободившись от угрозы развода с коронованным солдафоном, заточения в монастыре — об этом говорилось вполне серьёзно при русском дворе, наконец, от перспективы регентства при собственном сыне — а именно на него рассчитывали большинство её сторонников, — она думает о судьбе человечества, о том, каким должен быть совершенный человек. И ищет способов образования этого человека.
— Вы как всегда преувеличиваете как в своём негодовании, так и в своих восторгах, Дидро. Это ваш главный недостаток.
— Что ж, это означает, что я всю жизнь ждал этой единственной доброй феи. Скажете, я оставался дитятей? Пусть так, но мои ожидания оправдались.
— Но нельзя ли от восторгов перейти к делу?
— И можно, и нужно. Кажется, самый скипетр был нужен Великой Екатерине, чтобы обратить свою власть на просвещение народа. Она преобразовывает Кадетский корпус, выпускающий превосходных инженеров, но и художников, и даже балетных танцовщиц.
— Вы не преувеличиваете? Кадетский корпус по идее предполагает образование дворянской молодёжи, а тут балетные танцовщики?
— Вообразите себе, в России именно в Кадетском корпусе впервые начали преподавать балет. И вот девицы-танцовщицы были из числа крестьянок, а танцовщики из дворян. Но теперь Великая Екатерина превратила корпус в лучшее учебное заведение для военных инженеров, не забыв в программе преподавание литературы и искусств.
— Но разве этот институт не существовал и раньше? Вы говорите, что императрица его преобразовала.
— Верно, он существовал и раньше. Впрочем, как и Академия трёх знатнейших художеств. Но Академию императрица Елизавета распорядилась открыть только перед самой своей смертью. Почти сразу новое дело перешло в руки Екатерины, и она деятельно им занялась руками её доверенного приближённого господина Бецкого. Затем последовал огромный Воспитательный дом для незаконнорождённых в Москве. И вообразите, господа, какой редкой практической смёткой обладает эта императрица, если она нашла совершенно необычный источник для его содержания: все деньги от государственной монополии на игральные карты и от ломбардов!
— Действительно оригинально: порок на службе благотворительности. Это нечто совершенно новое.
— Господин Нарышкин обещал мне непременно показать всю эту систему, если я решусь предпринять путешествие в Россию.
— Бог мой, Дидро, вы истинный горожанин, вы — завсегдатай кофеен, салонов и ресторанов, вы хотите пуститься в подобную авантюру? Неслыханно! С вами что-то произошло.
— Полноте, полноте, друзья. Я же сказал всё в сослагательном наклонении: если бы я решился. А теперь разрешите продолжить рассказ. Следующее новшество для России — Воспитательное общество благородных девиц при петербургском Смольном монастыре.
— Воспитание девиц под наблюдением монахинь — для Европы это старо как мир. Разве что новость для России.
— О, нет. Никаких монахинь, никаких попов. Светские учителя, светские надзирательницы и самые новые программы обучения, которые императрица составляла с моим участием. Идеальные супруги и матери для будущих по-настоящему просвещённых поколений — где найти государство, которое занялось бы ими?
