«Российским купцам в Шемахе от басурманов в том великая обида, понеже по улицам и в редах (торгах) и по гостином дворе и у воды бросают в них каменьями, и бьют, и плюют, и ножами колют, а именно в 1715 году купец из российских Иван Антонов, приказчик господина Евреинова, был у себя в гостином дворе, к которому пришёл тамошнего судьи человек породой калмык и стал брать у него бочки без денежно, которых он ему не хотел давать и за то его, Ивана, оный калмык колол ножом...
Нашим российским купцам некоторым есть позволение шахова величества, чтоб в Шемахе покупать шёлк-сырец, которые и покупали как при Гусейн-хане, так и при Измаил-хане, а ныне запрещено и тот указ шахова величества оставлен неведомо для чего. А покупают не токмо российские купцы, но и других народов люди, точию те, которые домогались у хана и других знатных чрез дачи (взятки). Которые и купят российские купцы шёлк-сырец, то с них берут с каждого вьюка харчи (подать) по 14 рублей и 16 алтын, а с армян-джульфинцев с такова вьюка берут по одному червонному золотому, а в государстве Российском как подданным царского величества купцам, и так шахова величества купцам разделения никакого нету, но берут с них равную пошлину, а жемчугу и каменьев с них пошлины не берут, и оные вещи они продают без пошлины и досмотру, а нашим купцам здесь такого позволения нету.
А как приезжают в Шемаху с товарами на гостиный двор, и товар их не велят развязывать долгое время для своих взяток, да и с тех же товаров выбирают на хана и на диван-бека лучшие сукна и стамеды (шерстяные ткани) и другие товары и ценят самою малою ценою напротив продажной цены, но и тех денег не выдают им по году и больше, отчего им чинится великий убыток и остановка в торговом промысле, но ещё и с тех денег берут с рубля по 10 даяков».
Протесты посланника были настолько изобильны фактами и доводами, что Кею Хосрову пришлось пообещать Волынскому урегулировать все вопросы касательно торговли, поскольку персы-торговцы не только не терпели никаких притеснений от русского правительства, но даже получали льготы и выгоды.
Впрочем, Волынский уже давно понял, что на слова перса никогда нельзя полагаться, и потому продолжал протестовать на словах и письменно.
Кормовых денег на содержание своего посольства Артемий так и не получил. Между тем Россия свято блюла условия договора, по которому любое посольство в России обеспечивалось за её счёт. Персия же этот договор никак не соблюдала.
Перед отъездом Кей Хосров передал через своего командующего, назначенного в конвой русскому посольству, 2000 рублей и одну лошадь с полным убором. Однако он издевательски подчеркнул, что даёт деньги за те подарки, что преподнёс ему русский посланник. Волынский с достоинством ответил, что за подарки он денег не берёт, и вернул хану эти тысячи. Он снова потребовал выплатить посольству кормовые деньги. Но хану было жаль расставаться с большой суммой, и несмотря на фирман шаха, он так и не обеспечил русское посольство всем необходимым.
К вечеру закончились сбор и погрузка каравана. Солнце уже стало садиться за вершины близлежащих гор, когда от двора посланника тронулся нагруженный караван — он должен был заночевать вне города под охраной выделенного ханом вооружённого отряда и дождаться, пока утром тронется в путь посланник со всей своей свитой.
Затих неумолчный звон колокольчиков, улеглась пыль, поднятая копытами лошадей и катыров, смолкли голоса персов, с любопытством наблюдавших за суетой и сборами у раскрытых ворот посланникова дома.
В последний раз обошёл Артемий внутренний дворик жилища, омыл руки у фонтана и в своей комнате опустился на колени перед образком Пресвятой Богородицы, который всегда возил с собой.
— Спаси и сохрани, — шептали его губы, в душе же всё росло и росло волнение перед трудным, неизведанным, далёким путём, перед встречей с шахом в столице Персии — Испагани. Каким увидит он шаха, как удастся ему выполнить все те наказы, что дал Пётр?
Все записи о Шемахе, о берегах Каспия, мимо которых он прошёл, о персидских провинциях, которые удалось ему тщательно исследовать, уже были отправлены в Петербург, написанные особым, секретным кодом.
На востоке уже побледнело небо, в открытые окошки задул резковатый прохладный ветерок. Артемий всё ещё не ложился: волнение оказалось непреодолимым, и сон не шёл на его усталые глаза. Затормошился в смежной комнате верный Федот, приготовляя всё для дальнего пути, и Волынский встал, разлепив словно присыпанные песком веки, и потребовал походное платье.
Многие вёрсты предстояло пройти ему и его большому каравану, и вёрсты эти шли всё больше по горным тропам, узким гористым карнизам, сдавленным каменистым лощинам.
Подали лошадь, приспособленную для долгого и трудного пути. Артемий взобрался в седло, ворота раскрылись, и целая толпа нищих, несмотря на совсем ранний час, протянула к нему руки, выпрашивая хоть несколько монет.
На прощание Артемий разбросал несколько маленьких монет по смуглым грязным рукам, но нищие не отставали и проводили выезд посланника до самых городских ворот.
Караван уже был готов тронуться в путь. Впереди важно выступала статная умная белая лошадь, которую под уздцы держал местный проводник, знающий все горные тропы и перевалы.
Белая лошадь — это вожак каравана, после неё следуют вооружённые всадники из охраны, и только потом устремляются за ними вся свита и сам посланник. А обоз — вьючные мулы и маленькие коренастые лошадки, почти не видные из-за притороченных к сёдлам грузов, — растянулся чуть ли не на версту...
Сначала путь проходил по такой красивой и богатой зеленью долине, что у Артемия разбегались глаза — он видел широкие рисовые и табачные плантации: свежая зелень и высокие стебли трав и растений были ухожены и обильно подпитывались ближайшей рекой. Потом начались громадные сады. Рощи тутовых деревьев врезались в сады и огороды, укрывая своими листьями почву под ними и давая густую тень.
Артемий знал, что именно здесь, в этих рощах, выращиваются огромные шелковичные черви, дающие белоснежные коконы — тот самый шёлк-сырец, за который непрестанно борются все страны и который служит самой доходной статьёй Персии.
Здесь, на рисовых, залитых водою полях, увидел впервые Артемий и открытые лица персиянок. За всё время пребывания в Шемахе он так и не понял, каковы они из себя: их лица и фигуры всегда были закрыты. Здесь же, на рисовых плантациях, персиянки трудились с открытыми лицами, и только лёгкая летняя чадра скрывала их фигуры. Однако работа по щиколотку в воде заставляла женщин высоко приподнимать платья, и их нисколько не заботило, что проезжающий караван может разглядывать их лица и фигуры, босые, заляпанные грязью ноги. Они даже приостанавливали работу, подбегали к дороге, по которой двигался караван, кокетливо хохотали и словно напоказ выставляли свои нежные, белые под чадрой тела.
Артемий отворачивался от этих бесстыдно-наглых взглядов, припоминал, как предлагал ему шемахинский хан взять себе временную жену, по обычаю персов, и как решительно отказался он от такого обычая.
Требование Корана — закрывать свои лица в присутствии посторонних мужчин — появилось после того, как Магомет заподозрил свою красавицу жену Айшу в измене. Он приказал ей набросить на лицо покрывало, и с той самой древней поры ни одна женщина Востока не смеет появиться в людном месте с открытым лицом. И не только посторонние мужчины не могут видеть лицо женщины — даже муж, брат, отец не станет смотреть на лицо жены, сестры или дочери где-нибудь в городе. Даже случайно встретившись, они делают вид, что незнакомы, и не узнают друг друга. Считается неприличным, чтобы женщина отвлекала мужчину от важных дум или дел.
