В своём письме Пётр предложил ему либо приехать к нему для участия в военно-морских операциях против шведов, либо назвать монастырь, в который Алексей намеревался постричься. «И буде первое возьмёшь, — писал Пётр сыну, — то более недели не мешкай, поезжай сюда, ибо ещё к действиям поспеть можешь».
И теперь выходил Алексей из кареты в Митаве, у герцогини Анны, остановившись по пути. Нужен отдых — и людям, и лошадям, хоть и было у него с собой немного людей. Брат Ефросиньи да трое слуг, сама Ефросинья — вот и весь штат царевича.
Анна смотрела, как вылезает из кареты царевич Алексей, и размышляла о его несчастной судьбе.
На подножке кареты показались сначала длинные худые ноги в больших ботфортах, потом тощее тело в зелёном мундире Преображенского полка, и только потом осунувшееся лицо в треугольной шляпе. Перевязь на боку оканчивалась небольшой шпажонкой. И весь вид этого худого длинного тела и такого же длинного усталого лица вызывал сострадание. Казалось, что переломится его тело, как тонкая спичка, и упадёт шарф перевязи, и воткнётся в землю нелепая шпажонка, а громадные ботфорты так и останутся стоять подле кареты.
Но Анна подплыла к царевичу, низко склонилась перед ним и мягким воркующим голосом поздравила с приездом. Алексей взглянул на неё осоловелыми глазами и тоже слегка поклонился, забыв приложиться, по нынешней моде, к руке.
Анна сама показала царевичу покои, которые отвела ему во дворце, с отдельным входом и близко к людской, где поместились слуги царевича.
За обедом Алексей был сумрачен и тих, взглядывал на гофмейстерину Анны — Бенингну и, не выдержав, сказал:
— И где ты откопала такую уродину?
Анна смешалась и не нашлась, что ответить. Она видела, что Алексей то и дело прикладывается к рюмке с токайским, и отнесла его слова на счёт опьянения.
Она хорошенько разглядела царевича. Теперь, в сентябре 1716 года, ему было уже двадцать шесть лет, но выглядел он стариком: длинное лицо ещё более удлинялось ранними залысинами, тонкие большие руки чуть тряслись, поднося рюмку ко рту, а губы были влажны, красны и пухлы. «Вроде от такой красавицы родился, — не к месту подумала Анна, — а какой же неприятный». Она никогда не видела Евдокию Лопухину, первую жену батюшки-дядюшки, но много слышала о её красоте.
После обеда царевич сразу ушёл в свои покои и попросил сходить в почтовую контору, узнать, прибыл ли Кикин, и позаботиться о наёмной карете.
Поздним вечером, когда дворец уже погрузился во тьму, в дверь палат Алексея проскользнул Александр Васильевич Кикин, одетый в дорожный плащ. Алексей сразу же вскочил с постели. Они обнялись.
— Нашёл ли место, где я могу укрыться? — с ходу спросил Алексей.
Александр Васильевич Кикин раньше был денщиком Петра. Он смог так понравиться царю за свою расторопность и исполнительность, что Пётр определил его в интендантскую службу при Адмиралтействе. Но Кикин не сумел удержаться на этом посту: он беззастенчиво залезал в государственный карман, присваивал огромные суммы. Пётр сам поймал вора за руку и, беспощадный к казнокрадам, отдал под следствие.
Но случился по тому времени с Кикиным удар: он лишился речи, у него отнялись ноги, только руки ещё могли двигаться. Сердобольная Екатерина заступилась за бывшего денщика: что может теперь сделать человек, лишённый языка и ног, — только умереть спокойно. И царь доверился жене: он сместил Кикина со всех должностей, отобрал награды и отпустил на все четыре стороны.
Но Кикин не умер. Он отпустил бороду, стал вроде бы изгнанником и уехал в дальнюю деревню. Через год он получил право проживать в Петербурге, но Пётр больше не хотел знать вороватого денщика, и Кикин прозябал без помощи и сочувствия.
Тут его и подобрал Алексей, умевший находить таких же пьяниц, как он сам. И с тех пор души не чаял в бывшем царском денщике: Кикин был умён, властолюбив и умел заглядывать далеко вперёд. Дружеские пирушки ещё больше укрепили у Алексея уважение к нему, и без совета Кикина он теперь ничего не делал.
Кикин и дал Алексею совет постричься в монахи или по-настоящему влезть в дела государственные, когда Пётр строго спрашивал, чего желает сын.
— Постригись, клобук не гвоздём к голове прибит...
Так-то оно так, но идти в монахи — значит, лишиться Ефросиньи, хоть бы и на время, пока смерть приберёт отца, да и вина в монастыре нельзя будет пить. И тогда Алексей отправил Кикина в Карлсбад — осмотреться и найти ему место за границей. Теперь он и спрашивал об этом своего посыльного.
— Нашёл, — шёпотом отвечал ему Кикин, — разузнал всё. Поезжай в Вену, кесарь тебя не выдаст...
— А я думал было в Рим, к папе, — раздумчиво произнёс Алексей.
— Нет, там некому будет защитить, — резонно ответил Александр Васильевич.
— А как же...
Алексей ещё только хотел спросить совета, а Кикин уже подсказал ему выход:
— Поезжай в карете наёмной, за границей представляйся полковником али подполковником, фамилию себе изобрети. Ежели кто будет от отца прислан, чтоб от него уйти ночью, тайно, одному...
Алексей молча обдумывал слова старого советчика.
— Да из Кралевца, из Польши, не забудь отцу письмо послать — как раз на пути, только тебе в другую сторону. Подольше поиск затянешь...
Алексей обнял Кикина.
— Да гляди, — строго сказал тот, — ежели до тебя пришлёт отец, отнюдь не езди...
Так же тихо выскользнул Кикин из дворца Кетлеров.
Наутро к крыльцу дворца-замка подкатила наёмная карета. Анна изумилась: она собиралась дать и лошадей, и карету побольше и покрасивее, и слуг в сопровождение царевича. Но Алексей чмокнул её в свежую щёку и сказал тихонько, приблизив влажные губы к самому её уху:
— Батюшка лишнего шику не любит, да и еду я шведов воевать, а не на гулянку...
— Я уж и берейторов
[27] снарядила, — вскинулась Анна.
Но царевич словно отмёл её взмахом руки, забросил свои длинные ноги в карету и крикнул:
— Пошёл!
Вслед за ним покатился и возок с Ефросиньей, её братом и слугами. Анна пожала плечами, приказала запереть ворота и принялась раздумывать о странностях посещения царевича — двоюродного брата.
На пустынной дороге между Кралевцем и Митавой в почтовую наёмную карету пересела Ефросинья, её старший брат Иван и все трое слуг. Возок с утварью и кое-какой одёжкой едва поспевал за каретой.
А через полтора месяца прискакали в старый замок посланцы от царя и приступили к Анне с расспросами, когда и куда отбыл царевич Алексей, поскольку до сих пор не появился у царя-батюшки в Копенгагене, и что случилось с ним здесь и далее по дороге. Анна слова не могла вымолвить от страха, но потом, оправившись, рассказала всё о странном посещении царевича, о наёмной почтовой карете, о нежелании брать с собой берейторов и других сопровождающих.