Вернувшись вместе с Петром с марциальных вод, Артемий принялся за хлопоты — он желал иметь подробную инструкцию по управлению вверенным ему краем. Но чиновничья машина России скрипела, а её винтики всегда старались сохранить в силе старую поговорку: дело не волк, в лес не убежит. Артемий метался от приказа к приказу, но его все только успокаивали, обнадёживали, а время шло.
И только в июле 1720 года удалось ему получить подробную инструкцию по управлению Астраханской губернией. Но многие бумаги ещё задерживали его, и лишь в декабре выехал Волынский на новое место службы — из Петербурга через Москву. Он постоянно посещал свою невесту, дарил ей скромные, по его состоянию, подарки, много разговаривал и не обещал роскошную и праздную жизнь. Он нашёл в ней женщину разумную и скромную, одарённую умом и знаниями домашней жизни, и думал уже, что его семейная жизнь сложится счастливо.
Однако «молвотворы» не скучали, сплетни разносились с неимоверной быстротой, а завистников, желавших расстроить брак Волынского с двоюродной сестрой царя, было слишком много. В Москве Волынский тяжело заболел, дважды пускал себе кровь и, едва оправившись от болезни, устремился в Астрахань.
Сплетни оказались ядовитыми, и Артемий писал об этом Вилиму Монсу, с которым он близко сошёлся в Петербурге:
«Я здесь был в великой печали от приключившейся моей болезни. К тому же в том мне было не без труда: когда Александр и Иван Львовичи в Петербург прибыли, долгое время от них писем не имел. Также и от моей невесты. А между тем здесь некоторые разглашали, будто Александр Львович просил их величества, чтоб мне в свойстве у них не быть. Также тешилась Иванова, жена Измайлова, будто невеста моя в великом была гневе от царицы-государыни и некогда была брошена в церкви Троицкой, откуда до пристани брела одна, да уже умилосердился муж её над нею Иван Измайлов и довёл её. Однако же и в баржу будто бы государыня-царица пустить не изволила. И что также и прочие немилости терпела. И так принуждена с принуждения царицы-государыни объявить своё намерение и учинить по её воле, хотя бы ей, бедной, было и противно, в чём будто бы она сама приносила жалобы Измайлову со слезами. Также, дескать, зело на неё смотреть было жалко, когда сговор был, где будто она обмирала. Но на то не токмо иной кто, а вы сами, государь мой, свидетели были, обмирала она или нет. А что будто жаловалась она Измайлову, в том я сам могу о ней засвидетельствовать, что она, чаю, сроду своего ничего с ним не говаривала. Также несколько подобно тому и Ульяна Андреевна жаловалась-тешилась, нарекая, что она, конечно, неволею от государыни-царицы принуждена...»
Все эти сплетни до того извели Волынского, что он выехал к месту своей новой службы только в феврале 1721 года. Но уже в январе следующего года Пётр вызвал его в Москву к празднику Христова Воскресения для переговоров о нужных делах.
И апрель 1722 года Артемий провёл очень весело: пировал на свадьбе графа Михаила Гавриловича Головкина, женившегося на двоюродной сестре Анны — Екатерине Ромодановской, а потом на свадьбе Никиты Трубецкого с Настасьей Головкиной. На обеих этих свадьбах герцогиня Курляндская отсутствовала. Волынский знал, что на свадьбу двоюродной сестры она была приглашена, но не приехала.
18 апреля 1722 года Артемий обвенчался с Александрой Львовной Нарышкиной. Екатерина Алексеевна присутствовала на этой пышной свадьбе, но Петру в этот день было не до пиров: ему пустили кровь...
Несмотря на это, вскоре после свадьбы он принял Артемия, ещё раз обсудил с ним положение в Персии, выспрашивал досконально всё о Каспийском море, о военных планах Персии, словно проверял Артемия на память. И Волынский с точностью рассказывал Петру всё, что пригодилось бы тому для похода в Персию, — он уже понял, что его край — Астрахань — будет стоять на самом стыке двух стран, и российская сторона предпримет военный поход. Он не испугался — прошёл войну с Петром и в Лесной, и под Полтавой — и только старался ещё больше расширить представление царя о Персии, оторвать куски от которой и ему хотелось...
Получив все секретные инструкции от самого Петра, Артемий с молодой женой отправился в Астрахань.
Глава восьмая
Анна не приехала на свадьбу своей двоюродной сестры — Екатерины Ромодановской. Она опять была беременна и не знала, как скрыть своё состояние от матери и всех придворных. Покажись она на свадьбе, и все узнали бы, что печальная вдовушка весело проводит время и даже не стесняется заводить внебрачных детей. Однако всё обошлось. Поздравив сестру с законным браком, она известила её, что больна и потому, к великому сожалению, прибыть не сможет.
Роды приближались. Анна всё больше куталась в широкие меховые шубы, благо время было зимнее, и никому не показывалась в своём положении. И опять всё прошло благополучно. Анна разрешилась девочкой, у четы Биронов прибавилось детей, а Анна с умилением и восторгом глядела на красный комочек с карими глазками и чёрными грубыми волосами на маленькой головке.
Но вокруг Риги, Ревеля и Дерпта кружил Пётр, и она выезжала на встречи с батюшкой-дядюшкой, едва оправившись от своего состояния, застудилась и в самом деле занемогла.
А Пётр кружил вокруг прибалтийских провинций, не в силах сдержать нетерпение. Двадцать один год продолжалась война со Швецией, и теперь была хорошая возможность заключить выгодный мир и покончить с тревогами на северо-западе. Но мир всё никак не давался...
Только весной 1718 года состоялся мирный конгресс на Аландских островах. Своих представителей на нём царь предупредил, что сложные процедуры встречи следует упростить до предела, никаких церемоний и этикета. Брюс и Остерман, уполномоченные Петром для переговоров, получили от него подробнейшую инструкцию по статьям будущего мирного договора, но он и сам, как обычно, кружил и кружил вокруг Ништадта, следя за переговорами и наставляя уполномоченных...
Ловкий и пронырливый Остерман завязал дружеские отношения с главой шведов на этих переговорах Герцем, и ему удалось в приватных, частных беседах уточнить и составить список всех условий, на которые соглашалась Швеция. Стоило это немалых денег: Герцу определял Пётр большую дачу — взятку, пусть и до ста тысяч рублей — он не скупился на государственные нужды.
Казалось бы, всё шло к благополучному концу. Анна виделась с Петром, и он объяснял ей, как ведутся переговоры, рассказывал о сложном и запутанном клубке противоречий. Теперь уже и Карл соглашался — за Россией должны остаться Ингрия, Лифляндия и Эстляндия, а также и другие земли. Однако завоёванную территорию Финляндии приходилось возвращать шведам.
Всё лето восемнадцатого года трудились уполномоченные, и казалось, долгожданный мир будет скоро. Ещё в сентябре Пётр говорил Анне, заехав по пути в Курляндию, что трудятся они неусыпно и есть у них надежда. Он горел нетерпением, у него уже были другие планы.
Анна выслушивала батюшку-дядюшку, сидя в широком старом халате на бархатном кресле и с восторгом вглядываясь в лицо Петра. Оно заметно подёргивалось, конвульсии сотрясали голову, но слова были чётки и быстры, как раньше.
